Джон Милль - О подчинении женщины

Но ни в семейных, ни в государственных делах подобная власть никогда не является как вознаграждение за утрату свободы. Власть жены часто дает ей то, чего она не имеет права требовать, но не гарантирует ей действительных прав. Любимая невольница султана имеет под своей командой других невольниц, над которыми изощряет свою тиранию, но лучше было бы, если бы она не имела невольниц да и сама не была бы невольницей. Всецело отдавая свое существование в руки мужа, не имея никакой другой воли, кроме его воли (или уверяя его в этом), во всем, что касается их совокупных отношений, наконец, делая задачею своей жизни управлять его чувствами, жена может иметь влияние – и, по всей вероятности, в худую сторону – на его поведение в тех чисто внешних его отношениях, в которых она никогда не могла быть компетентным судьей и в которых она сама совершенно пассивно управляется личным или чьим-либо посторонним пристрастием или предрассудком. При настоящем порядке вещей влияние жены может так же легко исправить, как и испортить, особенно кротких мужей, во всех интересах выходящих за пределы семьи. Ее учили, что вне этой сферы ей решительно не о чем хлопотать, и потому-то она редко имеет какие-либо честные и добросовестные представления обо всех интересах, лежащих за чертой домашнего очага, следовательно, вмешательство ее подстрекается не законными, но по большей части корыстными побуждениями. Она не знает, где в области политики правая сторона, где левая, да и мало хлопочет о таком знании, но она хорошо понимает, что может доставить деньги или лестные знакомства, дать ее мужу жирный чин, сыну – теплое место, дочери – выгодную партию.

Но спросят, может быть, меня: какими же судьбами обществу существовать без правительства? В семействе, как и в государстве, кто-нибудь да должен же управлять всею обузою. Кто же станет решать, когда супруги не сходятся во мнении? Нельзя же им идти розно, кто в лес, кто по дрова, а нужно положительно выбрать какой-нибудь один путь, тот или этот. Несправедливо, будто в каждой добровольной ассоциации двух лиц один должен непременно быть неограниченным хозяином. Наиболее обыкновенный случай добровольной ассоциации после брака представляет деловое товарищество. И ведь в этом случае не считается необходимым постановить, что в каждом товариществе один компаньон имеет полный контроль над предприятием, тогда как другие обязаны повиноваться его приказаниям. Едва ли кто-нибудь захотел бы вступить в товарищество на том условии, что он, неся на себе всю ответственность хозяина, может пользоваться только правами приказчика или агента. Если бы закон захотел распорядиться так и с другими уставами, как он распорядился с брачным, то должен был бы постановить, что один компаньон имеет право заведовать общим предприятием, как если бы оно было делом его частного кармана, тогда как другим должны быть предоставлены права поверенных, причем этот главный воротила должен быть назначаем каким-нибудь общим определением закона, например самый старший летами. Но закон никогда не распоряжается таким образом, да и из опыта не видно, чтобы была какая-нибудь необходимость в теоретической неравноправности между компаньонами или чтобы товарищество нуждалось в каких-либо других условиях, кроме тех, которые обозначены статьями их соглашения. А между тем исключительная власть одного воротилы, очевидно, менее опасна для прав и интересов подчиненного в деловом товариществе, чем в браке, потому что всякий компаньон волен стряхнуть с себя эту власть, выйдя из товарищества. Жена этого права не имеет, да если бы и имела его, все-таки почти всегда желательно, чтобы она испытала всевозможные меры, прежде чем прибегать к такому исходу.

Совершенно верно, разумеется, что в тех делах, которые требуют ежедневного решения и потому не могут быть улаживаемы постепенно и которых вследствие этого нельзя откладывать в долгий ящик, результат зависит от воли кого-нибудь одного: одно какое побудь лицо должно иметь над ними исключительный контроль. Но отсюда вовсе не следует, чтобы это всегда было одно и тоже лицо. Самым естественным порядком было бы распределение власти между обоими, причем каждое лицо имеет неограниченную исполнительную власть в пределах своего ведомства, тогда как всякое изменение системы и принципа требует согласия обеих сторон. Но такое распределение власти не может и не должно быть заранее предписываемо законом, но должно зависеть от личного умения и наклонностей. Оба лица – но взаимному согласию – могут предварительно определить обстоятельства эти в своем брачном контракте, подобно тому, как теперь часто определяются денежные соглашения. Решение таких дел взаимным согласием редко встретит какие-либо затруднения, разве уж супруги связаны одним из тех несчастных брачных союзов, в которых никакое дело не обходится без раздоров и разноголосицы. Разграничение прав естественным образом сопровождалось бы распределением обязанностей и занятий. Это уж и само собою делается по согласию или, во всяком случае, не по предписанию закона, но заведенным обычаем, причем то или другое может измениться по произволу супругов.

Каковы бы ни были предписания легальной власти, практическое решение вопросов в действительности всегда будет в значительной степени зависеть от сравнительного умения той и другой стороны. В большинстве случаев перевес будет на стороне мужчины уже в силу того одного факта, что он обыкновенно старше летами. Естественно также, что та сторона, которая доставляет средства к существованию – будь то муж или жена, – будет иметь более решительный голос. Неравенство, порождаемое этим источником, зависит вовсе не от брачного закона, но от общих условий человеческого общества в его современной организации. Умственное превосходство, частное или общее, так же как и большая решительность характера, необходимо должны оказывать более значительное влияние. Так постоянно бывает и теперь. И факт этот довольно убедительно показывает, как неосновательно опасаться того, чтобы права и ответственность между спутниками жизни (как и между деловыми компаньонами) не могли удовлетворительно поделиться полюбовным соглашением обеих сторон. Да ведь они сами собою всегда так делятся, за исключеньем тех случаев, когда брачный институт обращается в кабалу. Ведь ничто не решается всеподавляющей силой, с одной стороны, и немою покорностью – с другой, если самый союз не был грустной ошибкой, от которой избавиться было бы настоящим благодеянием для обеих сторон. Мне могут заметить, что полюбовное решение несогласий потому именно и делается возможным, что за спиною людей существует сила легального принуждения: именно потому они и подчиняются известному решению, что на заднем плане стоит суд, который, как им известно, может заставить их повиноваться. Но чтобы это было справедливо, надо предположить, что дело суда заключается не в том, чтобы разбирать спорные вопросы, но чтобы произносить приговор всегда в пользу одной и той же стороны, например в пользу ответчика. В этом случае подчинение суду заставляло бы истца соглашаться на всякое условие, но ответчик был бы поставлен в совершенно иное положение. Деспотическая власть, которою закон вооружает мужа, может побудить жену соглашаться на всякое полюбовное распределение прав между двумя сторонами, но муж ничем не вынуждается к такой сговорчивости. Если же между прилично живущими людьми все-таки существуют на деле такого рода условия, хотя одно из лиц нисколько не приневоливается к ним физической или моральной необходимостью, то это показывает, что, за исключением неблагоприятных случаев, всегда одерживают верх те естественные мотивы, которые ведут к добровольному построению сожительства сносным для обоих лиц образом. Дело, без всякого сомнения, нисколько не выигрывает от того, что, в силу определения закона, свободное управление возводится на легальном подножии деспотизма, с одной стороны, и подчинения – с другой, причем тиран может отменить всякую данную им уступку по своему капризу и без малейшего предостережения. Не говоря уже о том, что никакая свобода, построенная на таком зыбком основании, не может быть особенно драгоценною, самые условия ее будут едва ли строго справедливы, когда закон бросает на одну чашку весов такую чудовищную тяжесть, когда соглашение делается между двумя такими лицами, из которых одно наделяется всякими правами, тогда как другое мало того что не пользуется никаким правом, кроме каприза первого, но еще и обязывается строжайшим моральным и религиозным долгом не возмущаться ни при каком бремени угнетения.