Бертран Рассел - Брак и мораль

Притязания любви на то, чтобы занять достойное место в человеческой жизни, как мы уже видели, кажутся вполне обоснованными. Но любовь – сила анархическая; если ее не контролировать, она быстро выйдет за границы, установленные законом и обычаями. Пока в происходящее не вовлекаются дети, анархией можно пренебречь. Но с появлением детей мы входим в иную область бытия, где любовь уже не автономна, где она служит биологическим целям вида. Нужна некая социальная этика применительно к детям, позволяющая при конфликтах отвергнуть любые претензии страстной любви. При этом мудрая этика постарается минимизировать возможность конфликтов – не только потому, что любовь – благо сама по себе, но и потому, что для детей хорошо, когда их родители любят друг друга. Увязать независимость любви с обеспечением интересов детей – вот одна из важнейших задач новой сексуальной этики. Но прежде чем рассматривать эту тему, нужно обсудить институт семьи.

В этой главе я собираюсь обсуждать брак как таковой, без детей, просто как отношения мужчин и женщин. Конечно, брак отличается от прочих сексуальных отношений тем, что он является правовой институцией. Вдобавок в большинстве сообществ это также религиозная институция, но здесь важна именно юридическая сторона. Последняя фиксирует практику, которая существует не только среди первобытных людей, но и среди обезьян и других животных. У животных мы тоже наблюдаем фактический аналог человеческого брака, в котором сотрудничество самца необходимо для выращивания молодняка. Как правило, браки животных моногамны и, по мнению некоторых специалистов, в особенности это характерно для человекообразных обезьян. Кажется – если верить указанным специалистам, – что эти счастливые животные не сталкиваются с проблемами, досаждающими людским сообществам, поскольку самцы после «женитьбы» перестают быть привлекательными для прочих самок, а самки после «замужества» утрачивают привлекательность для прочих самцов. Следовательно, среди человекообразных обезьян, пусть в этом они не опираются на религию, грех неизвестен, одного инстинкта достаточно для обеспечения добродетели. Имеется ряд свидетельств того, что среди низших рас (дикарей) отмечается такое же положение вещей. Говорят, что бушмены сугубо моногамны, и, насколько можно судить, тасманийцы, ныне истребленные, хранили непоколебимую верность своим женам. Даже у цивилизованных народов порой можно заметить слабые следы моногамного инстинкта. Учитывая влияние привычки на поведение, нельзя не подивиться тому, что моногамия не укрепилась сильнее, чем мы это наблюдаем. Впрочем, это пример психической обособленности человеческих существ, из которой произрастают как людские пороки, так и интеллект; я имею в виду способность воображения отвергать старые привычки и порождать новые формы поведения.

Выглядит вполне вероятным, что первым ударом по первобытной моногамии стало вторжение в жизнь общества экономических мотивов. Эти мотивы во всех своих воздействиях на сексуальное поведение были неоспоримо губительными, поскольку они вытесняли отношения, основанные на инстинкте, и предлагали отношения рабства или покупки. В ранних сельскохозяйственных и скотоводческих общинах жены и дети являлись для мужчин экономическим активом. Жены работали на благо мужа, дети старше пяти-шести лет пригождались на полях или в уходе за домашним скотом. Потому наиболее влиятельные мужчины стремились обзавестись как можно большим числом жен. Полигамия редко выступала как общепринятая практика вследствие недостатка женщин; она была прерогативой вождей и богатых людей. Многочисленные жены и дети составляли ценную собственность мужчины. То есть основной функцией жены сделалась роль породистого домашнего животного, а ее сексуальные потребности отодвинулись на второй план. На этом этапе развития цивилизации мужчина мог с легкостью развестись с женой – правда, в этом случае ему следовало вернуть семье жены полученное за нее приданое. А вот женщине было практически невозможно развестись со своим мужем.

Отношение большинства полуцивилизованных сообществ к супружеской измене вполне соответствует такому мировоззрению. У малоцивилизованных народов к прелюбодеянию порой относятся терпимо. Мы знаем, что самоанцы, отправляясь в путешествие, заранее знали, что жены будут утешаться в их отсутствие [74] См.: Margaret Mead, Coming of Age in Samoa, 1928, p. 104 ff. – Примеч. авт. Рус. пер.: Мид М . Культура и мир детства. М.: Наука, 1988. С. 88–171. . Если взять чуть более передовой образчик, мы обнаружим, что женская измена каралась смертью или, в лучшем случае, крайне суровыми наказаниями. В моей молодости все пересказывали друг другу истории Мунго Парка о «мумбо-юмбо», но недавно я с изумлением узнал, что некоторые высоколобые американцы считают Мумбо-Юмбо богом реки Конго [75] Мунго Парк – шотландский хирург, путешественник и исследователь Западной Африки; в ознаменование его заслуг перед географией Шотландское географическое общество учредило медаль Мунго Парка. В своем отчете о посещении поселений народности мандинго Парк характеризовал мумбо-юмбо как идолов, к которым обращаются за разрешением семейных споров; позднее в некоторых ученых работах действительно утверждалось, что это имя носит некий западноафриканский бог. Постепенно слово «мумбо-юмбо» вошло в английский язык в значении «бессмысленное нагромождение звуков, тарабарщина». . На самом деле никакой это не бог и к Конго отношения не имеет. Это назойливый демон, придуманный мужчинами из верховий реки Нигер, чтобы пугать согрешивших женщин. Рассказ Мунго Парка носит выраженный вольтерьянский характер в том, что касается происхождения религии, и потому этот отчет современные антропологи склонны не замечать – им неприятно проникновение рациональной подлости и жестокости в жизнь дикарей. Мужчина, познавший жену другого мужчины, считался, разумеется, преступником, но тот, кто вступал в сексуальные отношения с незамужней женщиной, не признавался виноватым – если эта близость не роняла стоимость женщины на брачном рынке.

С возникновением христианства это мировоззрение изменилось. Религиозная сторона брака сильно расширилась, и нарушения брачных установлений приобрели характер табу, а не прав собственности. Конечно, прелюбодеяние с женой другого мужчины по-прежнему трактовалось как преступление, но половые отношения вне брака отныне признавались оскорблением Бога, и это, по мнению церкви, было намного страшнее. По той же причине развод, который прежде не составлял проблемы для мужчин, объявили неприемлемым. Брак сделался таинством и связал партнеров пожизненно.