Мишель Монтень - Мишель Монтень. Опыты. Книга первая

Когда ребенку было около двух лет, Пьер Эйкем взял его домой и, желая обучить его простейшим образом латинскому языку, отдал его на попечение учителя из немцев, не знавшего ни слова по-французски, но зато прекрасно владевшего латынью, и приставил к нему еще двух, менее ученых помощников, которым было наказано отвечать ребенку только по-латыни. Что касается остальных, то тут соблюдалось нерушимое правило, согласно которому, все — и отец, и мать, и обученные некоторым латинским фразам слуги — обращались к ребенку не иначе как по-латыни. Благодаря этой оригинальной системе обучения маленький Монтень усвоил латинский язык, как родной. «И без всяких ухищрений, — отмечает Монтень, — без книг, без грамматики и каких-либо правил, без розог и слез я постиг латынь, такую же безупречно чистую, как и та, которой владел мой наставник, ибо я не знал ничего другого, чтобы портить и искажать ее» [868]. Что касается греческого языка, то, опять-таки по плану Пьера Эйкема, Монтеня обучали ему, используя совершенно новый прием — путем разного рода игр и упражнений. Но особенно блестящих результатов этот метод не дал; Монтень навсегда остался довольно слабым эллинистом и предпочитал пользоваться греческими классиками в латинских или французских переводах. Заслуживает внимания также то, что, следуя заветам гуманистической педагогики, Пьер Эйкем, стараясь приохотить сына к наукам и к исполнению своего долга, очень заботился, чтобы при этом не насиловали волю ребенка, а действовали лишь убеждением и вообще мягкими средствами.

Так шло воспитание Мишеля Монтеня в течение четырех — пяти лет, когда Пьер Эйкем, по словам его сына, «не имея больше вокруг себя тех, кто снабдил его первыми указаниями, вывезенными им из Италии», вдруг уступил «общему мнению, которое всегда отстает от людей, что идут впереди, вроде того как это бывает с журавлями, следующими за вожаком, и подчинился обычаю…» [869]. Отказавшись от своей необычной системы воспитания сына, Пьер Эйкем отдал шестилетнего Мишеля Монтеня в коллеж в Бордо. Но это училище, хотя в нем преподавал ряд видных гуманистов и оно считалось одним из лучших во Франции, мало дало Монтеню. Благодаря своему отличному знанию латыни Монтень мог окончить учение раньше обычного срока. «Выйдя из школы, — отмечает Монтень, — тринадцати лет и окончив, таким образом, курс наук (как это называется на их языке), я, говоря по правде, не вынес оттуда ничего такого, что представляет сейчас для меня хоть какую-либо цену» [870].

О следующих за этим нескольких годах жизни Монтеня имеется мало сведений. Достоверно известно лишь, что он изучал право, так как отец готовил его к магистратуре. Когда Монтеню был двадцать один год, Пьер Эйкем купил одну из созданных Генрихом II, в поисках новых статей дохода, должностей — должность советника при Счетной палате в Периге; но затем, будучи, избран мэром города Бордо, он отказался от приобретенной должности в пользу сына. В 1557 г. Счетная палата в Периге была ликвидирована и штат ее вошел в состав бордоского парламента. Таким образом, двадцати пяти лет Монтень стал советником бордоского парламента. В качестве члена магистратуры Монтень добросовестно исполнял свои обязанности. Ему давались иногда важные поручения, выполняя которые, Монтеню пришлось несколько раз в царствование Генриха II, Франциска II и Карла IX побывать при королевском дворе.

Однако судейская среда, в которую попал Монтень, хотя в ней изредка и встречались выдающиеся личности, рано стала тяготить Монтеня, как и сама его служба, которая не соответствовала его склонностям. Схоластическая рутина, безраздельное господство мертвых, закоснелых догм и штампов нигде, пожалуй, не сказывались с такой силой, как в том пестром ворохе французских законов, с которым Монтеню пришлось столкнуться с первых же шагов его «юридической» карьеры. И с самого же начала Монтень был поражен обилием и неслаженностью французских законов. «У нас во Франции, — писал он впоследствии в „Опытах“, — больше законов, чем во всем остальном мире, вместе взятом… Наиболее желанными являются самые простые и общие законы, но они как раз наиболее редки; я нахожу, что лучше было бы не иметь их вовсе, чем иметь их в таком количестве, как у нас во Франции» [871]. Но несравненно больше Монтень был поражен продажностью, кастовым духом и полным произволом, царившими при разборе дел, которыми занимались его коллеги. То, с чем молодой Монтень столкнулся в микрокосме — в бордоском парламенте — по-видимому, мало чем отличалось от картины «царства крючкотворов», которую гениально высмеял Рабле в своей бессмертной сатире. Не останавливаясь сейчас на критике, которой Монтень подверг впоследствии в своих «Опытах» современное ему французское законодательство, приведем лишь одно место из его произведения, которое покажет, что даже через много лет, давно уйдя от соприкосновения с юридической практикой, столь сдержанный обычно Монтень все еще пылал гневом при всяком упоминании о духе тогдашнего французского законодательства. «Возможно ли что-нибудь более удивительное, — писал Монтень, — чем то, что мы постоянно видим перед собой, а именно, что целый народ должен подчиняться законам, которые всегда были загадкой для него, что во всех своих семейных делах — браках, дарственных, завещаниях, в купле, в продаже — он связан правилами, которых не в состоянии знать, поскольку они составлены и опубликованы не на его языке, вследствие чего истолкование и должное применение их он принужден покупать за деньги… Все это… вполне согласуется с теми чудовищными воззрениями, согласно которым даже человеческий разум и тот является предметом торговли, а законы — рыночным товаром» [872]. При таком умонастроении — хотя оно и откристаллизовалось позднее — Монтень, естественно, исполнял свои обязанности без всякого блеска и со все нарастающим отвращением. Разразившиеся в 60-х годах гражданские войны во Франции должны были сделать для Монтеня его службу еще более тягостной. И в 1570 г., через два года после смерти отца, Монтень отказался от своей должности советника бордоского парламента, с тем чтобы поселиться в доставшемся ему от отца замке Монтень.

Выше говорилось о том, что Монтень год от года все больше тяготился своей юридической деятельностью. Но вместе с тем ряд лет работы в бордоском парламенте значительно расширил житейский опыт Монтеня, приведя его в соприкосновение со множеством людей разных социальных состояний и разных положений. Эта работа заставила также Монтеня столкнуться вплотную со многими вопиющими сторонами тогдашнего французского законодательства. Так, резкое осуждение Монтеня вызывали такие методы тогдашнего правосудия, как предварительная пытка на допросе и пытка в качестве дополнительного наказания по приговору. Он был и против такого бича тогдашнего времени, как ведовские процессы, отрицая вообще реальность колдовства. Гневным протестом против этих мрачных изуверских явлений его действительности проникнуты многочисленные места его «Опытов», на которых мы остановимся в дальнейшем.