Мишель Монтень - Мишель Монтень. Опыты. Книга первая

В борьбе со схоластикой Монтень имел союзником такого выдающегося современника, как самый крупный французский философ XVI в., предшественник Декарта и его философской реформы, Пьер де Ла-Раме (в латинизованной форме — Петр Рамус). Выходец из народа — сын бедного пикардийского крестьянина, — Рамус [862], проявив большую силу характера и обнаружив замечательные способности, стал одним из самых замечательных профессоров основанного Франциском I светского университета Коллеж де Франс, исключительный дар речи которого привлекал в его аудиторию несметные толпы слушателей, каких Париж не видел со времен Абеляра. Решительный противник схоластизированного Аристотеля — в особенности аристотелевской логики и методов преподавания ее — Рамус еще в 1536 г. на диспуте с целью соискания им степени магистра наук выставил неслыханный для тех времен тезис: «Все, сказанное Аристотелем, ложно» (Quaecunque ab Aristotele dicta essent, commentitia esse). На диспуте, длившемся целый день, оппоненты Рамуса из схоластиков тщетно пытались разбить дерзкого новатора. Искусная диалектика его справилась со всеми их возражениями, и Рамусу была присуждена ученая степень. С этого времени Рамус отдал все свои силы и способности этой борьбе и под конец заплатил жизнью за свои смелые выступления против идола схоластиков. Во время Варфоломеевской ночи этот «воин науки» (так называет его T. Н. Грановский), издавший в 1555 г. первое подлинно философское произведение на французском языке — «Диалектику», — этот ученый, являвшийся украшением Франции, имя которого гремело по всей Европе (последователи Рамуса имелись в университетах Германии, Англии, Швейцарии и других стран), был убит наемными убийцами, которых привел к нему его враг схоласт-обскурант Шарпантье. Труп Рамуса после надругательства был брошен в Сену.

Критикуя схоластическую философию, «богом» которой, по словам Монтеня, являлся Аристотель, Монтень не мог пройти мимо того большого дела, которое было сделано Рамусом, и, в частности, мимо выдвинутого Рамусом требования ставить разум выше всяких авторитетов. «Никакой авторитет, — утверждал Рамус, — не должен господствовать над разумом и управлять им, наоборот, разум должен господствовать над авторитетом и им управлять». Анализируя «Опыты», мы убедимся, как близка была Монтеню эта борьба с излюбленным схоластами авторитарном мышлением.

В том же направлении, подрывая основы церковно-феодальной идеологии, действовали и другие философские течения — эпикуреизм, различные скептические системы древности, выдвинутые в это время, в связи с ростом гуманистической мысли. Так, например, о сравнительно раннем развитии во Франции скептического направления мы имеем любопытное литературное свидетельство в вышедшей в 1545 г. третьей книге бессмертного романа Рабле, в которой мы встречаем забавную фигуру Труйогана, «философа эфектического и пирронического», т. е. скептика. Не следует думать, что эпизод с Труйоганом просто игра ума великого сатирика. Рабле чутко относился к веяниям своего времени и отражал их в своей эпопее. Это относится и к успехам скептической философии во Франции, о которой Гаргантюа здесь же замечает: «Значит самые ученые и мудрые философы теперь примкнули к направлениям и школам пирронистов, апорретиков, скептиков и эфектиков» [863]. Трудно решить, кого имел в виду Рабле, говоря об ученых и мудрых философах, примкнувших к скептицизму. Возможно, что он вообще не имел в виду какого-нибудь определенного представителя скептической философии. Так или иначе, но в 1548 г., т. е. очень скоро после выхода третьей книги романа Рабле, появилась «Academia» Омера Талона, ближайшего сподвижника Рамуса. В этой книге, излагающей учения различных скептических школ древности, Талон, защищая, в частности, Рамуса, ставит себе общей задачей «освободить упрямых людей, находящихся в рабстве в области философии и разных неизменных верований и доведенных, таким образом, до недостойной зависимости; дать понять им, что истинная философия свободна в своих оценках и суждениях о вещах и не прикована к какому бы то ни было мнению или автору». [864]

Это — та же борьба с авторитетом во имя прав разума, которую поставил себе целью Рамус. Но Омер Талон ведет ее с помощью оружия скептической философии, тщательно разграничивая при этом области разума и веры. «Предыдущие мои рассуждения, — заявляет Талон, — относятся лишь к человеческой философии, в которой прежде, чем верить, надо знать; наоборот, в религиозных вопросах, превосходящих разум, надо сперва верить» [865]. Все эти соображения Омера Талона и, особенно, метод его критики нам необходимо иметь в виду при рассмотрении «Опытов».

Омер Талон — не оригинальный мыслитель, и книга его интересна только как показатель возросшего внимания к скептической философии, являвшейся — подобно рамизму и другим направлениям рационализма — одною из форм борьбы новой идеологии против старой. Оригинальных философских умов во Франции XVI в. — если исключить до известной степени Рамуса — не было. И только в последней четверти века появляется если и не вполне самостоятельный, творческий мыслитель, то, во всяком случае, писатель, который, используя учения древних авторов, сумел, переплавив их в своем творчестве, создать новое оружие в борьбе со схоластикой и теологией и придать ему совершенно новую литературную форму, составившую его оригинальный вклад в историю французской общественно-политической мысли. Мы имеем в виду Мишеля Монтеня и его «Опыты».

Мишель Монтень родился в 1533 г. в замке Монтень, в Перигоре. По отцовской линии Монтень происходил из богатой купеческой семьи Эйкемов, получившей дворянство в конце XV в. и прибавившей к своей фамилии еще фамилию Монтень, по названию приобретенной прадедом Монтеня (в 1477 г.) сеньерии Монтень. Мать Монтеня, Антуанетта Лупп, принадлежала к принявшей христианство и поселившейся на юге Франции, в Бордо, еврейской купеческой семье, бежавшей от преследований инквизиции с Пиренейского полуострова.

Отец Монтеня, Пьер Эйкем, был человек незаурядный. Он любил книги, много читал, писал по-латыни прозой и стихами. В молодости он проделал походы в Италию и, проведя здесь ряд лет, с интересом знакомился с достижениями передовой итальянской культуры, тщательно занося свои впечатления в дневник, в котором он, по словам Монтеня, отмечал все достойное внимания из его личной и окружающей жизни. В бытность свою в Италии Пьер Эйкем проникся таким уважением к новому гуманистическому просвещению, что решил в духе его дать воспитание своему первенцу, Мишелю Монтеню. По принятому в XVI в. в богатых французских семьях обычаю, мать Монтеня не кормила его сама. Но вместо того чтобы поручить ребенка взятой в дом кормилице, Пьер Эйкем решил отправить его в бедную крестьянскую семью (в деревушке Папдесю, близ замка Монтень), чтобы, как писал впоследствии Монтень [866], «приучить его к самому скромному и простому образу жизни». По словам автора «Опытов», называвшего своего отца «лучшим и самым снисходительным из отцов», Пьер Эйкем преследовал при этом еще другую, весьма важную цель: «сблизить его с народом и с той категорией людей, которая нуждается в нашей помощи» [867]. Эти намерения отца увенчались успехом: став взрослым, Монтень глубоко оценил связь с народом, он выработал в себе простые вкусы и на всю жизнь проникся уважением и сочувствием к суровой крестьянской доле, «из природного сострадания, — объясняет Монтень, — имеющего надо мной неодолимую власть».