Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 2

Альберт. Велика, как вижу, жизненная сила этого основания [376] Поскольку из простейшего порядка Троицы порождаются порядки-прогрессии 1 — 2 — 3 — 4, 4 — 5 — 6 — 7, 7 — 8 — 9 — 10, охватывающие универсум, см. II, 104 и прим. 39. . Меня удивляют только твои слова, что ничего не состоит из равных [частей]. Разве четверка не составлена из двух двоек?

Кардинал. Никоим образом. Всякое число или четно, или нечетно. И как составное оно составлено только из [самого же этого] числа, причем именно из чета и нечета, или из единства и инаковости: количественно четверка получается из двух двоек, не отрицаю, но ее сущность — только из такого чета и нечета; ведь между частями, если они должны что-то составить, обязательна пропорция, а тем самым и различие. Боэций справедливо говорил поэтому, что из равного ничего не составляется; гармония составляется из взаимно пропорциональных высокого и низкого, и так все. Соответственно четверка составлена из тройки и [ее] иного — тройка нечет, иное чет, — как двойка составлена из единого и [его] иного. Инаковость называется четом из-за отпадения от неделимого единства в делимость, которая есть у чета. Словом, четверка составлена из тройки, или нечетного и неделимого, и ее инаковости, то есть делимого. Всякое вообще число составлено из числа в том смысле, что составлено из единого и иного; единое и иное есть число. Об этом, помню, я писал подробнее, больше всего в книжке об уме [377] Прост, об уме 6; О предп. I 2, прим. 5 — 9. . Здесь пусть это останется повторено, как есть, чтобы в числе, произведении нашего ума, ты еще лучше распознал разумность, или различительную силу, душн; эту различительную силу называют составленной из того же и различного и из единого и иного [378] См. I, 29 и прим. 19. , подобно числу, поскольку число есть число в силу производимого нашим умом различения. Исчисление это развертывание и размноживание единого на некоторую общность, то есть различение единого во многом и многого в едином и отличение одного от другого. Пифагор, заметив, что знание возникает только благодаря различению, философствовал обо всем с помощью числа. И не думаю, чтобы кто-то следовал более разумному способу философствования. Подражавшего ему Платона справедливо зовут великим.

Альберт. Принимаю все так, как ты говоришь. Теперь, поскольку день уже клонится к вечеру, прошу в заключение этой нашей беседы сказать что-нибудь цепное и достопамятное на прощанье.

Кардинал. Попытаюсь... Но мне не приходит в голову более ценного и достопамятного заключения всему сказанному, чем сказать о ценности и достоинстве.

Альберт. Превосходно!

Кардинал. Хорошо, возвышенно и ценно (pretiosum) бытие (esse); поэтому все, что есть, не лишено достоинства (valoris): совершенно не может быть вещи, не стоющей чего-либо. Причем не найти ничего, имевшего бы минимальную ценность (valoris), так чтобы меньшей ценности не могло быть, и нет вещи столь большой ценности, чтобы большей не могло быть; только та ценность, в которой ценность всех ценностей, которая пребывает во всем ценном и в которой пребывает все ценное, свертывает в себе всякую ценность и более или менее ценной быть не может. Так что в центре всех кругов представляй себе эту абсолютную ценность (absolutum valorem), причину всякой ценности, внешний круг считай внешней ценностью, почти ничем, и прослеживай, как она неоднократно описанным путем поднимается триединой прогрессией к десятке; тебе приоткроется захватывающее созерцание.

Альберт. По-моему, если бы ты свел свою речь о ценности к цене, это было бы для нас поучительнее.

Кардинал. Ты, наверное, имеешь в виду сказать о деньгах.

Альберт. Да.

Кардинал. Потом я так и сделаю. Но сейчас заметь себе, что ценность всех вещей есть не что иное как само бытие их всех, и в единой совершенно несоставной и неделимой абсолютной ценности заключена вся ценность всего так же, как в простейшей бытийности — бытие всего. Подобно тому в достоинстве какого-нибудь флорина заключено достоинство тысячи маленьких динариев, в двойном, лучшем флорине — двух тысяч и так далее без конца, и в наилучшем, лучше которого не может быть, необходимо будет заключено достоинство бесконечного числа динариев. Причем как ты здесь видишь это истинным, так это будет истинным в истине и на деле [379] Ср. О вид. Бога 1; Охота за мудр. 26, 77. .

Альберт. Безусловно.

Кардинал. Но если ты в самом себе видишь это истинным, то каково же достоинство этого ока твоего ума, которое своей силой распознает всякое достоинство! Ведь в его зрении помещается ценность всего и ценности отдельных вещей. Только не как в ценности ценностей. Действительно, из-за способности ума видеть то, в чем вся ценность, он еще не становится всей ценностью: ценности пребывают в нем не как в своей сущности, а как в своем понятии. Ценность есть реальное сущее, подобно тому как и ценность ума есть некое сущее, причем реально сущее и в этом смысле пребывающее в Боге как в сущности ценности; и она же есть мысленное сущее, поскольку может познаваться, и в этом смысле она пребывает в интеллекте как в дознавателе ценностей, не как в высшей ценности или в причине и сущности ценностей. Оттого, что наш интеллект познает меньшую или большую ценность, он еще не становится больше или меньше; такое познание сущностной ценности ему не придает.

Альберт. Разве познание большей ценности, чем ценность познающего, не увеличивает ценность познающего?

Кардинал. Ценность познания познающего увеличивается от того, что он познает многие вещи, все равно, большей они или меньшей ценности, чем ценность познающего: ценность познанного не входит в ценность познающего, не делает ценность познающего больше, хотя его знания возрастают. Так ни познание зла не делает познающего хуже, ни познание добра не делает его лучше, но лучше познавшим — делает.

Альберт. Понимаю. В самом деле, мы называем так какого-нибудь человека ценным ученым, хотя многие неученые выше его достоинством. Но как велика ценность интеллектуальной природы, в которой различение всех ценностей! Она достойна удивления и выше всего, что лишено такого различения.

Кардинал, Если посмотреть поглубже, ценность интеллектуальной природы — высшая после ценности Бога. Ее сила заключает в себе, понятийно я различительно, ценность Бога и всех вещей. И хотя интеллект не придает бытия [познаваемой им] ценности, однако без интеллекта нет различения ценности даже в самом факте ее существования (quia est). Без существования разумной и соразмеряющей силы прекращается оценка, а без существования оценки так или иначе исчезла бы и ценность. Тут проясняется драгоценность ума: без него все сотворенное было бы лишено ценности, и если Бог хотел, чтобы его создание было оценено как что-то ценное, Он должен был создать среди прочего интеллектуальную природу.