Дитрих Гильдебранд - Метафизика любви

Существуют два фундаментальных заблуждения относительно человека, его сущности и достоинства как личности. Одно связано с тем, что игнорируют его трансценденцию и полагают, что человек принципиально неспособен заинтересоваться самой по себе ценностью - его якобы может затронуть только "объективное благо для него".

Второе - противоположное - заблуждение заключается в том, что полагают, будто человек выполняет свое подлинное предназначение лишь тогда, когда для него уже не существует никакого объективного блага, т.е. когда он равнодушен к собственному счастью и несчастью и знает только ценностный ответ. В этом случае интерес к тому, что представляет "объективное благо для меня", рассматривается как установка, изолированная в имманентном, и такой интерес даже объявляется эгоистичным и несовместимым с трансценденцией.

Оба взгляда представляют собой глубокое заблуждение. Тот, кто не замечает человеческой трансценденции, тем самым не понимает того, что отличает человека как личность от всех безличных созданий. С другой стороны, тот, кто усматривает нечто эгоцентрическое в том, что человек стремится к объективному благу для себя, и идеал человеческой жизни видит в том, чтобы она была лишена любой заинтересованности в своем объективном благе, - тот не понимает характера человека как субъекта. Он не видит, что эта таинственная связующая точка в человеке, к которой обращено объективное благо для него, нерасторжимо сопряжена с его достоинством как личности. Если первое заблуждение изолирует человека в себе самом и тем самым искажает его конечное отношение к миру и Богу, то второе выхолащивает человека и лишает его полноценной самости. Первое заблуждение биологизирует человека, приравнивая его к растению или животному. Второе - лишает его характера полноценного субъекта, разрушает личностное в нем в результате преувеличения объективного, так что исчезает то, что собственно и делает его субъектом. Следует избегать обоих этих ошибок.

Если мы обратим внимание на сферу нравственного, то увидим, насколько тесно переплетаются личная жизнь и трансценденция.

Предположим, обстоятельства призывают человека вмешаться в ту или иную ситуацию: например, когда кто-либо находится в опасности, или необходимо предотвратить несправедливость, или нужно отказаться от дурного предложения. Человек постигает нравственно важную ценность, он осознает свой нравственный долг - этот последний взывает к его совести.

С одной стороны, здесь имеет место - в чистой преданности нравственно важной ценности как таковой - кульминация трансценденции. Но с другой стороны - этому призыву в высшей степени свойствен элемент tua res agitur, поскольку этот призыв является нравственно обязательным. В определенном смысле этот призыв является моим интимнейшим и личнейшим интересом, в котором я переживаю уникальность своего "я". Здесь переплетаются высшая объективность и высшая субъективность. Можно сказать, что здесь осуществляется драматическая кульминация tua res agitur на земле. С одной стороны, я предаюсь тому, что никоим образом не является "объективным благом для меня", а есть то, что апеллирует ко мне как самодостаточная ценность. Но поскольку при этом дело касается моего нравственного долга в его первостепенной важности - следовательно, в конечном счете, призыва Бога ко мне - мое решение следовать или не следовать этому призыву существеннейшим образом затрагивает мою личную жизнь. Если ко мне, к моей совести обращен нравственный призыв, то тем самым актуализируется вопрос моего собственного спасения. На карту поставлено не только "дело" - но и я сам и мое спасение. Для верующего человека эта связь очевидна и не подлежит сомнению, для неверующего она необъяснима, однако в той или иной степени ощущается. Об этом недвусмысленно свидетельствуют слова Сократа: "Для человека хуже совершить несправедливость, чем пострадать от нее".

Здесь важно остерегаться того, чтобы ложно усмотреть в этом факте некое финальное отношение. Нравственный призыв относится к нашему послушанию Божьей заповеди, нравственно значительная ценность мотивирует нашу волю. Абсолютно неверно мнение, будто нравственно значительная ценность или поведение, к которому меня призывают, должны рассматриваться лишь как средство моего спасения. Нравственный призыв, долг имеют безусловно категорический характер, и интерес к нравственно значительной ценности связан с ней ради нее самой. Представлять себе нравственно значительную ценность как удобную возможность для нравственно хорошего поступка, а этот поступок - лишь как средство для чего-либо другого - значит полностью не понимать сущность нравственного. Кроме того, это значит лишать ее смысла и серьезности.

Необходимо понять, что вопрос спасения лишь дополнителен, он не является мотивом: судьбоносность нравственного требования есть лишь следствие величия и важности нравственного - она ни в коем случае не заменяет ценностную точку зрения, а, напротив, манифестирует чрезвычайную серьезность вопроса о ценности и исключительно личностный призыв нравственной обязанности. Осознать необыкновенную взаимосвязь высшей трансценденции, данной нам в чистом ценностном ответе, и высшей субъективности, которая при этом актуализируется, можно только совершенно освободившись от стремления искусственно спроецировать некое финальное отношение на фундаментальную нравственную ситуацию. Необходимо ясно понимать, что здесь имеют место два движения, которые хотя и тесно переплетены в реальности, однако четко отличаются друг от друга: исключительно объективное движение чистой жертвенности - и встречное, исходящее от нравственно значительной ценности и в еще большей степени - от ее нравственной значимости, которое обращено ко мне, входит в меня. Лишь представляя себе эту структуру мы можем понять то, как тесно сопряжены в этом случае высочайшая трансценденция и актуализация самой витальной и в глубочайшем смысле экзистенциальной сферы нашей личной жизни.

Но и помимо этого случая взаимосвязи высшей трансценденции и глубочайшей личной жизни духовная личная жизнь сама по себе, как мы уже видели, предполагает ценностный ответ и вместе с ним трансценденцию. Все вещи, которые особенно дороги нам, которые мы любим, будь то объекты культуры, например произведения искусства, или страна, или люди, с которыми нас связывает любовь, - все это является частью нашей личной жизни, касается нас лично. Тем самым все это представляет собой противоположность вещам, к которым мы обращены исключительно в ценностном ответе, т.е. таким образом, что они одновременно не являются для нас объективным благом.