Дитрих Гильдебранд - Метафизика любви

Следовательно, существует сфера ценностных ответов, о которой можно сказать, что она играет определенную роль в нашей личной жизни, даже в высшей степени значительную, совершенно центральную роль, и в то же время нельзя сказать, что она - как таковая - принадлежит к нашей личной жизни. Эту сферу необходимо сейчас четко обрисовать хотя бы в общих чертах.

Важно подчеркнуть: сущность личности заключается не только в том, что она обладает личной жизнью, но и в том, что она способна эту жизнь превосходить. Как мы видели, личная жизнь не ограничивается сферой имманентного, но включает в себя также установки, имеющие ярко выраженный трансцендентный характер.

Теперь мы должны принять во внимание то, что человек в своих трансцендентных установках и актах способен не только вырваться из имманентного, но и "выйти" из личной жизни, совершенно не ограничивающейся имманентным.

Это прежде всего имеет место в любви к ближнему. Здесь мы затрагиваем то измерение трансценденции, которое подробно обсуждали в главе VII [51].

Когда любимый человек испытывает физическую боль, то это является для любящего объективным злом в полном смысле слова. Мы чувствуем не только сострадание - это зло целиком проникает в нашу личную жизнь, оно является нашим личным делом. Оно отличается от прямого объективного зла для меня только тем, что не имеет ко мне прямого отношения, как например моя собственная физическая боль. Мы чувствуем лишь свою собственную боль. Оно становится объективным злом для меня только из-за любви к другому человеку. Различие между прямым и косвенным объективным благом или злом, рассмотренное ранее, очевидно, - но что особо следует сейчас подчеркнуть, так это то, что косвенное благо или зло точно так же принадлежит к моей личной жизни, как и прямое. Это важно понять, поскольку в любви к ближнему "для другого", "ради другого" играет важнейшую роль, хотя "ближний" и не составляет часть нашей личной жизни, т.е. мы выходим из своей личной жизни, как мы уже видели. Хотя в любви к ближнему имеет место исключительное "для него" и человек может быть глубоко взволнован болью ближнего, преисполнен "сострадания", однако несмотря на это, она не становится частью его личной жизни. Мы можем выразить это также следующим образом: если другой человек - как в случае любой естественной любви - стал для любящего объективным благом, то всякое объективное благо или зло для любимого человека становится косвенным объективным благом или злом для любящего. Всякая любовь за исключением любви к ближнему отводит любимому человеку такое место в нашей жизни, что это решающим образом влияет также и на категорию "для него" или "ради него". Как только кто-нибудь становится для меня объективным благом, то благодаря этому также и любое объективное благо или зло для него становится косвенным объективным благом или злом для меня. Отличие от всех других видов любви, основанных на ценностном ответе на индивидуальность другого человека, с одной стороны, и от любви к ближнему, с другой, столь велико, что по-разному проявляется также и категория "для него", общая для всех видов любви. "Ближний", в отличие от друга, брата, супруга, не входит в нашу личную жизнь, несмотря на то, что из любви к нему мы принимаем в его судьбе самое непосредственное участие. Ибо ближний как таковой все же не становится для нас источником счастья: в отличие от всех остальных видов любви, в отношении к нему счастье совершенно не тематично. Поэтому в любви к ближнему мы специфическим образом выходим из своей личной жизни. Ведь для личной жизни в строгом смысле этого слова требуется, чтобы мы в той или иной форме были сосредоточены на том, что является "нашим собственным делом", где затрагивается наше уникальное, конкретное личностное бытие. В той или иной форме должна иметься связь с нашим собственным счастьем или несчастьем, и в этом смысле личная жизнь подходит под категорию 'tua res agitur'. Ближний как таковой - это не тот человек, который лично близок нам. Его благополучие, счастье и несчастье сами по себе не касаются нашей личной жизни. Принимая участие в его судьбе, сострадая ему, радея о его благополучии, мы выходим из своей личной жизни. Здесь наблюдается чистая заинтересованность личной жизнью другого человека, когда последняя не становится частью нашего собственного мира. Таким образом, здесь идет речь о совершенно новом типе выхода, трансценденции - не отойтрансценденции, которую, как мы видели выше, предполагает и более высокая сфера нашей личной жизни, но также и не только о той, которая присутствует во всякой истинной любви. Здесь специфически трансцендируется именно наша личная жизнь.

Здесь, конечно, необходимо ясно различать две вещи. Когда мы говорим, что в любви к ближнему мы выходим из своей личной жизни, то это означает, что мы отходим от наших "собственных дел" и обращаемся к личной жизни другого человека, заботимся о его благополучии, спасении, жизни, счастье в самой разнообразной форме, являющейся тематичной в каждом конкретном случае, и притом без оглядки на нас самих.

Однако такой выход из моей личной жизни в смысле того, чем я занимаюсь, что я делаю своей темой, становится в совершенно новом и особенно глубоком значении частью моей личной жизни - как бы изнутри, благодаря тому живому, что заключается в этом, что побуждает меня обратиться к личной жизни другого человека. При подобной заинтересованности любви к ближнему во мне актуализируется caritas. Но caritas, основанная на любви к Богу, актуализируется в торжествующей, святой доброте любви к ближнему, и эта любовь к ближнему является в высшей степени "моим делом". Нужно сказать, что любовь к Богу составляет самую центральную и высшую часть нашей личной жизни, и если она актуализируется в виде caritas, то она неотделима от нашей личной жизни. Вопрос о том, пребывает ли в человеке caritas или нет, является центральным вопросом нашей личной жизни и к нему в высшей степени приложимо tua res agitur. Все то, что было сказано выше о нравственном долге, в высшей степени относится и к caritas. Заповедь Господня "возлюби ближнего своего как самого себя" исключительным образом относится к нашей личной жизни.

И все же не будет ошибкой, если мы скажем, что в любви к ближнему мы выходим из своей личной жизни, поскольку ближний не проникает таким непосредственным образом в нашу личную жизнь, как, например, наш друг. Тип трасценденции здесь совершенно особый, ее направление иное, нежели в случае прочих моральных обязательств. При прочих моральных обязательствах наша личная жизнь не обязательно трансцендируется, мы не обязательно должны выходить из своей личной жизни. В рассматриваемом же случае то обстоятельство, что, когда мы любим ближнего, наше счастье совершенно не тематично, а тематичным является исключительно личная жизнь другого человека, - создает совершенно уникальную ситуацию.