Дитрих Гильдебранд - Метафизика любви

Но и этот выход в любви к ближнему ни в коем случае не означает принципиального отказа от личной жизни, потери интереса к ней, ее отмирания. Он означает лишь то, что радости и скорби ближнего как таковые, на которых я сосредоточен в любви к нему, не имеют отношения к моей личной жизни. И поэтому и личная жизнь не прекращает своего существования. Здесь происходит только смена темы, а не "отмирание" личной жизни. Мы наблюдаем это на примере святых, у которых любовь к ближнему достигает высшего расцвета. Хотя любовь к ближнему занимает такое большое место в их существовании, тем не менее и их личная жизнь достигает в определенном смысле необыкновенной кульминации. Личная связь с Христом, занимающая центральное место в их жизни, commerce intimum (сокровенная беседа) с Ним, представляет собой качественное преображение личной жизни - такое преображение, что значение имеет только личная жизнь, сопряженная с трансценденцией. Но, очевидно, подобное преображение ни в коем случае не говорит о прекращении личной жизни.

Вспоминая жизнь святого Франциска Ассизского, мы видим, что она представляла собой полную противоположность идеалу человека, преисполненного "незаинтересованной любовью" Фенелона, который неуклонно стремится к отказу от всякой личной жизни, не желает своего вечного спасения и для которого уже больше не существует tua res agitur (собственных дел) в некоем всеобъемлющем смысле. Или вспомним о св. Людовике Французском, который показал глубокой, нежной любовью к своей жене, насколько была интенсивна его личная жизнь.

Если в любви к ближнему мы как бы "выходим" из своей личной жизни, то в чистом ценностном ответе, пронизывающем, например, всю литургию, имеет место иная форма "преодоления" личной жизни. Мы как бы "превосходим" ее. Так, это происходит в "Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam" "Глории" ("благодарим Тебя за великую славу Твою") или в первой части "Отче наш": здесь, в поклонении, в следовании самому по себе обязательному, ценному заключается специфическое преодоление нашей личной жизни, поскольку здесь совершенно не тематично отношение ко "мне", к моему спасению, поскольку мы здесь принимаем участие во всеобщем ритме абсолютного.

Таким образом, оказывается, что, с одной стороны, для человека существенно важно обладать личной жизнью, а с другой - настолько же важно уметь выходить из нее или ее превосходить.

Необходимо понять, что такое преодоление личной жизни, как и выход из нее, не означает отказа от нее, ее отмирания. Личная жизнь и выход за ее пределы органически взаимосвязаны. Эту органическую взаимосвязь ярчайшим образом демонстрируют нам первая и вторая части "Отче наш". В зависимости от темы ситуации необходимо реализовывать как установки, связанные с личной жизнью, так и установки, способствующие ее преодолению. И то и другое настолько существенно для предназначения человека, что любые попытки свести человеческую жизнь только к одной из этих сторон не только искажают сущность человека, но и представляют в ложном свете каждую из них. Свойством истинной и особенно качественно совершенной личной жизни является способность превосходить ее, - и равным образом такое ее преодоление будет иметь полноценный, пылкий характер только в том случае, если соответствующие установки и действия осуществляются человеком, имеющим ярко выраженную и интенсивную личную жизнь.

Как это важно, становится очевидным тогда, когда мы принимаем во внимание различные случаи угасания личной жизни. Такие случаи часто описываются в литературе. Например, существует тип чиновника, столь поглощенного своей служебной деятельностью, что он живет, так сказать, только per procura (должностью). Все человеческое в нем угасло. Он едва существует как конкретная личность - или, если использовать расхожее слово, он больше не "частное лицо". Он больше не имеет подлинной связи со сферой "объективных благ для него". Он не стремится к счастью. Он неспособен к настоящей дружбе и тем более - к супружеской любви. Он уже не может реализовывать собственно личностные установки. У него нет личных интересов и склонностей. Более того, он уже не принимает никаких личных нравственных решений, он не слышит голоса совести, он не воспринимает призыва нравственно важных ценностей: все, что он делает, он делает как чиновник. Его личная жизнь растворяется в его служебной деятельности. Можно сказать, что для него больше не существует tua res agitur - по крайней мере, в переживании. Даже его отношение к Богу является частью его должностных функций. Это тип "метафизического бюрократа". Хотя в своей крайней форме такой тип вряд ли встречается в действительности, однако есть люди, в отношении которых данное описание в значительной степени верно. Без всякого сомнения, здесь мы имеем глубокую деперсонализацию (расчеловечивание).

Потеря личной жизни проявляется, быть может, еще ярче в типе лояльного гражданина тоталитарного государства. Такой гражданин должен знать только одно обязательство - перед государством: нравственным заповедям, любви к ближнему, даже собственному счастью нет больше места. В результате того, что он считается чистым орудием коллективной деятельности, у него нет права на личную жизнь; он может соответствовать этому тоталитарному идеалу только в том случае, когда перестает стремиться к личной жизни в нашем смысле.

Теперь необходимо исследовать связь личной жизни и трансценденции в тех видах любви, которые в определенном смысле составляют центральную сферу личной жизни в нашем смысле.

Всякая большая любовь к человеку, будь то любовь к ребенку, другу или супругу, включает в себя особый аспект жертвенности. Тот факт, что данный человек в той или иной степени становится одним из решающих факторов счастья в моей земной жизни, более того, при определенных обстоятельствах - главным фактором, тесно связан с моей преданностью этому человеку. Такая преданность представляет собой дар любимому человеку. Здесь особенно важно понять, что особая преданность заключается в том обстоятельстве, что я не выхожу из собственной личной жизни, а уделяю другому человеку доминирующее место в ней. В этом заключается личная, интимная преданность, отсутствующая в любви к ближнему. Это дарение собственной души, эта жертва сокровенного, индивидуального "я" представляет собой такое измерение преданности, которое предполагает и включает в себя полная актуализация личной жизни. Антитезу этому измерению преданности можно увидеть в одной из форм эгоцентризма, заключающейся в том, что человек больше всего счастлив тогда, когда ему не мешают наслаждаться жизнью. В то время как при любви к ближнему, в которой человек выходит из своей личной жизни, антитезой ей является бессердечие, типичный эгоизм, - антитезу тому измерению преданности, которое преобладает в других видах любви, образует душевная косность, когда пугаются безоглядности этой преданности, стремятся к эгоцентрическому счастью, независимому от других людей. Здесь сопряжены душевная косность и высокомерное стремление к независимости.