Лоренцо Валла - Об истинном и ложном благе

Лаврентий. Ты пришел хорошо вооруженным и снаряженным для борьбы, но обратим внимание на то, что один из нас, либо ты, либо я, обманут. Однако прежде я хотел бы ответить на то твое последнее положение, согласно которому Бог, если предвидит будущее, поскольку оно будет, прилагает усилия под влиянием необходимости предвидеть будущее. Но это должно быть отнесено не к необходимости, но к природе, воле и могуществу: если не является, в каком-то смысле, признаком слабости то, что Бог не может грешить, не может умереть, не может отказаться от своей мудрости, а скорее является проявлением мощи и божественности, тогда, говоря, что Он не может не предвидеть будущее, поскольку это свойство мудрости, мы не раним Его, а воздаем честь. Итак, я не побоюсь сказать, что Бог не может не предвидеть те вещи, которые произойдут. Теперь я перехожу к твоему первому ответу, согласно которому настоящее и прошедшее неизменяемы и потому могут быть познаны, будущее изменчиво и потому не может быть предвидимо. В таком случае я спрошу: разве можно изменить то, что через восемь часов после этого наступит ночь, что после лета – осень, после осени – зима, после зимы – весна, после весны – лето?

Антоний. Это суть явления природные, и они всегда идут одним и тем же путем: я же говорю о вещах, относящихся к действиям воли.

Лаврентий. Что ты скажешь о случайных вещах? Могут ли они быть предвидены Богом, помимо того, что им была приписана необходимость? Предположим: сегодня случайно пойдет дождь или я найду сокровище, признаешь ли ты, что это можно предвидеть без какой-либо необходимости?

Антоний. Как же мне не признать? Неужели ты считаешь меня плохо думающим о Боге?

Лаврентий. Смотри, чтобы ты не подумал плохо, говоря, что думаешь хорошо? Ибо, если ты признаешь это, почему ты сомневаешься относительно вещей, имеющих касательство к действию воли? Ведь и то и другое может быть отнесено к одной из двух разновидностей.

Антоний. Дело обстоит не так. Ибо эти случайные вещи следуют некой своей природе, и потому врач, мореплаватель и земледелец обыкновенно предвидят многое, так как они выводят последующее из предыдущего, что не может произойти в делах, имеющих отношение к проявлениям воли. Можешь ли ты предсказать, которой ногой я двину раньше, ты можешь назвать любую и ошибешься, потому, что я двину другой.

Лаврентий. Кто, скажи на милость, отыщется когда-нибудь столь же изворотливый, как этот Глареа? Он полагает, что сможет ввести в заблуждение Бога, подобно тому человеку у Эзопа, который испытывал Аполлона, вопрошая, жив или умер воробей, которого он держал под плащом. Ибо не мне ты сказал «предскажи», но Богу. Я, разумеется, не могу предсказать, будет ли хороший урожай винограда, подобно земледельцу, которому ты приписал это. Но ты вводишь себя в великое заблуждение, говоря и так же думая, что Бог не знает, которой ногой ты двинешь раньше.

Антоний. Неужели ты считаешь, что я что-то утверждаю не для того, чтобы исследовать вопрос, а ради обсуждения? Впрочем, мне кажется, что ты отвернулся от этой речи и, как бы отступив, уклоняешься от сражения.

Лаврентий. Как будто я сражаюсь ради победы, а не ради истины; и смотри, как я отступил: признаешь ли ты, что Бог сейчас знает твою волю и лучше чем ты сам?

Антоний. Действительно признаю.

Лаврентий. Ты признаешь, что также необходимо, чтобы ты не сделал ничего, кроме того, что определила воля?

Антоний. Да, конечно.

Лаврентий. Следовательно, как он может не знать действия, если знает волю, которая является источником действия?

Антоний. Ничего подобного: ибо я и сам не знаю, что я сделаю, хотя знаю, что я желаю [сделать]. Ибо я не хочу двигать попеременно то той, то этой ногой, но другой, нежели та, которую он предсказал. Итак, если ты сравниваешь меня с Богом, то, как я не знаю, что сделаю, так и он не знает.

Лаврентий. Что за работа давать отпор этим твоим уловкам? Он знает, что ты приготовился ответить иначе, нежели он определит, и что ты двинешь вначале левой, если он назовет правую; поэтому, какую бы из двух ног он ни назвал, ему точно известно, что произойдет.

Антоний. Какую же из двух он назовет?

Лаврентий. Ты говоришь о Боге? Сделай мне известным твое желание, и я предскажу, что произойдет.

Антоний. Действуй, ты узнаешь мою волю.

Лаврентий. Ты двинешь раньше правой.

Антоний. Вот тебе левая.

Лаврентий. Итак, разве ты показал, что мое предвидение ложно? Я ведь знал, что ты двинешь левой.

Антоний. Почему же ты сказал иначе, чем думал?

Лаврентий. Для того, чтобы обмануть тебя с помощью твоих собственных художеств и дабы обмануть человека, желающего обмануть.

Антоний. Но сам Бог в том, что должно сказать в ответ, не солжет и не обманет; и ты неправильно сделал, отвечая за другого так, как он не ответил бы.

Лаврентий. Разве ты не мне сказал «предскажи»? Поэтому я не должен был отвечать за Бога, но за себя, которого ты спрашивал.

Антоний. Как ты непостоянен, несколько раньше ты говорил, что я сказал «предскажи» Богу, а не тебе, теперь ты говоришь противоположное. Пусть Бог ответит, которой из двух ног я двину первой.

Лаврентий. Смешно, как будто Он будет тебе отвечать.

Антоний. Как? Если захочет, разве же не сможет ответить?

Лаврентий. Действительно, разве может лгать тот, кто есть истина.

Антоний. Итак, что бы Он ответил?

Лаврентий. Без сомнения, то, что ты сделаешь, но Он скажет мне только тогда, когда ты не слышишь, Он скажет одному из других людей, Он скажет многим: поскольку Он сделал так, разве ты не считаешь, что Он предскажет правильно?

Антоний. Действительно, Он предскажет правдиво, но что ты подумаешь, если бы Он предсказал это мне?

Лаврентий. Поверь мне, ты, который так старался обмануть Бога, если услышишь или точно узнаешь, что Он сказал о том, как ты поступишь, поспешишь, либо по любви, либо из страха, делать то, что в виде предсказания узнал от Него. Но мы оставим то, что никоим образом не имеет отношения к предвидению. Одно дело предвидеть будущее, другое – предсказать его. Скажи, что ты думаешь о предвидении и оставь в стороне предсказание.

Антоний. Пусть будет так, ибо то, что сказано обо мне, не столько служит моей защите, сколько направлено против тебя. Итак, я вернусь туда, откуда отклонился и где я сказал, что для Иуды было необходимо предать, если мы только полностью не упраздним Провидение, поскольку Бог предвидел, что будет так. Следовательно, если может быть нечто иное, чем было предусмотрено, ограничивается предвидение; если невозможно, то ограничится свобода воли, вещь для Бога столь же недостойная, как если бы мы устранили его предвидение. Что касается меня, то я [предпочту], чтобы он был менее мудрым, нежели менее добрым. Последнее вредит человеческому роду, а первое не вредит.