Аристотель - Природа политики

Пусть дом – A, десять мин – B, ложе – Y; A – это половина B, если дом стоит пять мин или равен пяти минам. Ложе Y есть десятая часть B; ясно тогда, сколько лож равно дому, а именно пять. Ясно также, что до монеты обмен происходил как раз таким образом, потому что безразлично, дать ли за дом пять лож или цену пяти лож.

9. Итак, что есть неправосудие и что есть правосудие – сказано.

Коль скоро эти понятия определены, ясно, что правосудность в действии означает середину между тем, чтобы поступать неправосудно, и тем, чтобы терпеть неправосудие: в одном случае имеют больше должного, в другом – меньше. А правосудность состоит в обладании некоей серединой, однако не в том же смысле, что прочие добродетели, но потому, что она принадлежит середине, а неправосудность – крайностям.

Правосудность, стало быть, есть то, в силу чего правосудный считается способным поступать правосудно по сознательному выбору и способным распределять блага между собою и другими, а также между другими лицами не так, чтобы больше от достойного избрания досталось ему самому, а меньше – ближнему (и наоборот – при распределении вредного), но так, чтобы обе стороны получили пропорционально равные доли; так же он поступает, распределяя доли между другими лицами.

Напротив, неправосудность предполагает неправосудное, т. е. неправое, а значит, в выгодном и вредном соответственно избыток и недостаток, которые нарушают пропорциональность. Вот почему неправосудность – это избыток и недостаток, ведь она причина избытка и недостатка, и притом для самого неправосудного человека – причина избытка в безусловно выгодном и недостатка во вредном, а для других в целом вс етак же, только пропорциональность может нарушаться в любую сторону. Итак, неправосудное дело имеет две стороны: иметь «меньше» означает терпеть неправосудие, иметь «больше» – неправосудно поступать.

На этом сочтем завершенным разговор о правосудности и неправосудности, о том, какова их природа, а соответственно и об общих понятиях правосудного и неправосудного.

10 (VI). Поскольку можно, поступая неправосудно, не быть еще неправосудным человеком, спрашивается: в каком неправосудном деле, поступая неправосудно, человек тем самым является неправосудным с точки зрения той или иной частной неправосудности, скажем, является вором, или блудником, или разбойником? Или же так различие обнаружено не будет?

Пусть даже человек сошелся с замужней женщиной, зная, кто она, однако источник поступка – не сознательный выбор, а страсть. И вот, поступая неправосудно, человек все-таки не является неправосудным по устоям, например не вор, хотя украл, и не блудник, хотя блудил; соответственно и в других случаях.

С точки зрения религии и современной морали, Аристотель в данном случае оперирует нелегитимным примером, так как страсть не оправдывает связи с замужней женщиной, и, к примеру, церковь все равно признает такую связь блудом, даже если она спровоцирована самыми искренними и нежными чувствами.

Выше было сказано, как связаны расплата и право. Нужно между тем помнить, что исследуется вообще право и государственное право. Последнее имеет место для участвующих в общей жизни ради самодостаточного бытия в государстве, причем для граждан свободнорожденных и равных пропорционально или арифметически. А посему, у кого этого нет, у тех нет друг по отношению к другу государственного правосудия, а есть лишь внешне схожая его разновидность. Правосудие существует для тех, у кого есть закон, относящийся к ним самим, а закон нужен для того, в чем возможна неправосудность, ибо «правда», т. е. приговор, представляет собою суд над правым и неправым.

Итак, где возможна неправосудность, там есть и возможность поступать неправосудно (но там, где есть возможность поступать неправосудно, не всегда возможна неправосудность), а это значит возможность уделять себе большую долю безусловных благ и меньшую – безусловных зол. Поэтому мы разрешаем начальствовать не человеку, а слову закона, так как человек себе уделяет больше благ и меньше зол и делается тираном. Между тем начальник – страж правосудия, а раз правосудия, то и равенства по справедливости. А поскольку считается, что у него, если только он в самом деле правосуден, «больше» не бывает (он ведь не уделяет себе больше безусловного блага, за исключением того, что для него пропорционально; потому его труд на пользу другому, и недаром говорят, что правосудность – это «чужое благо», как и было ранее сказано), постольку ему следует давать определенное вознаграждение, а именно уважение и почести; те же, кому это недостаточно, становятся тиранами.

Право господ и отцов не то же, что правосудие граждан, хотя и подобно ему; дело в том, что невозможна безусловная неправосудность по отношению к своему, а приобретение, т. е. раб, и ребенок (покуда он не достиг определенного возраста и не отделился), – это как бы часть самого владельца, себе же сознательно никто вредить не собирается. Именно поэтому в отношении самого себя не бывает неправосудноcти. Следовательно, здесь, между рабом и господином, детьми и отцом, нет ни нарушения, ни соблюдения государственного права, ибо мы видим, что последнее основано на законе и бывает у тех, кому по природе присуще иметь закон, а это те, кто поровну участвуют и в начальстве, и в подчинении.

Поэтому правосудие существует, скорее, в отношении к жене, а не к детям и приобретениям, т. е. рабам; это и есть семейное право, но и оно разнится от государственного.

(VII). Государственное правосудие частью естественно, частью – узаконено; оно естественно, если повсюду имеет одинаковую силу и не зависит от признания и непризнания его людьми. Но если изначально не важно, так поступать или иначе, а тогда важно, когда это уже установлено, – например, что пленника выкупают за одну мину или что в жертву приносят одного козда, а не двух баранов, – то перед нами узаконенное право. Сюда же относятся законы, установленные для отдельных случаев (например, о жертве Брасиду), а также все частные вопросы, по которым, голосуя, принимают особые решения.

Брасид (около 400 г. до н. э.) – считается одним из лучших полководцев Спарты.

Иные считают узаконенными все виды права, ибо природное неизменно и повсюду имеет ту же силу; так, например, и здесь, и в Персии огонь жжется; однако, как меняется то, что считается правосудным, видят своими глазами. В таком виде это мнение неверно, но в известном смысле может быть верно. Для богов, во всяком случае, изменчивость, видимо, совершенно исключена, а для нас хотя и возможно нечто правое от природы, все это, однако, изменчиво, и вместе с тем одно существует от природы, другое – не от природы.