Аристотель - Природа политики

Право, таким образом, с необходимостью предполагает не менее четырех вещей, потому что и тех, для кого существует право, не менее двух, и то, к чему оно применяется, – две вещи. При этом для лиц и для вещей будет иметь место одно и то же уравнивание, ибо одинаково отношение одной пары, т. е. вещей, и другой, т. е. лиц, а именно: если люди не равны, они не будут обладать равными долями, вот почему борьба и жалобы в суд бывают всякий раз, когда не равные доли имеют и получают равные люди или, наоборот, не равные люди – равные доли. Это дополнительно проясняется понятием «по достоинству». Дело в том, что распределительное право, с чем все согласны, должно учитывать известное достоинство, правда, «достоинством» не все называют одно и то же, но сторонники демократии – свободу, сторонники олигархии – богатство, иные – благородное происхождение, а сторонники аристократии – добродетель.

Следовательно, право есть нечто соотносительное т. е. пропорциональное. А входить в пропорцию – это свойство не только числа самого по себе, но вообще счисляемого. Пропорция есть приравнивание отношений и состоит не менее чем из четырех членов. Ясно, таким образом, что из четырех членов состоит прерывная пропорция. Но и непрерывная тоже. Ведь в ней одним членом пользуются как двумя и повторяют его дважды, например A относится к B, как B относится к Y. Значит, B повторено дважды, а следовательно, если B дважды и поставить, членов пропорции будет четыре.

Так и право предполагает не менее четырех членов, и отношение здесь то же самое, ведь они разделены соответственно на лица и вещи. А значит, как член A будет относиться к B, так Y – к S, и соответственно в другом порядке: как A к Y, так B к S, следовательно, точно так относится и целое к целому, A+Y: B+S и распределение объединяет в пары именно эти слагаемые целого; а если именно так составили одно и другое целое, то пары объединены правосудно.

7. Итак, объединение в пары A с Y и B с S – это правосудие в распределении, и правосудие это представляет собою середину, а неправосудие – нарушение пропорциональности, ибо пропорциональность – это середина и право состоит в пропорциональности.

(Эту пропорцию математики называют геометрической, так как в геометрической пропорции суммы членов относятся именно так, как каждый член пропорции к соответствующему члену.) Но эта пропорция не непрерывная, потому что в ней не может быть члена, который, будучи одним, обозначал бы и того, кому нечто уделяется, и то, что уделяется.

Итак, правосудие – это пропорциональность, а неправосудие – непропорциональность. Значит, в последнем случае одно отношение больше, а другое меньше; именно так и происходит на деле. Действительно, поступая неправосудно, имеют блага больше, чем следует, а терпя неправосудие – меньше. А со злом наоборот: при сравнении с большим меньшее зло подпадает определению блага, ибо меньшее зло предпочтительнее большего, а что предпочтительно, то и благо, и, чем больше нечто предпочитают, тем большее это благо. Таков, следовательно, один вид правосудия.

(IV). Осталось рассмотреть еще одно право – направительное, которое имеет место при произвольном и непроизвольном обмене. Этот вид права иной в сравнении с предыдущим. Дело в том, что правосудие в распределении общественного всегда согласуется с названной, т. е. геометрической, пропорцией (ибо и тогда, когда распределяют общее имущество, распределение будет соответствовать тому же самому отношению, в каком находятся друг к другу взносы участников), а неправосудие, противоположное этому правосудию, состоит в непропорциональности.

Что же касается правосудия при обмене, то оно хотя и означает известное справедливое равенство (а неправосудие – несправедливое неравенство), но соответствует не этой пропорции, а арифметической. Ведь безразлично, кто у кого украл – добрый у дурного или дурной у доброго – и кто сотворил блуд – добрый или дурной; но если один поступает неправосудно, а другой терпит неправосудие и один причинил вред, а другому он причинен, то закон учитывает разницу только с точки зрения вреда, с людьми же он обращается как с равными. Так что если данное нарушение права представляет собою нарушение равенства, то судья как вершитель правосудия старается восстановить его; ведь и тогда, когда один получил увечье, а другой его нанес, или один убил, а другой умер, страдание и деяние различают как несправедливо неравные доли; а судья, отнимая наживу, восстанавливает равенство с помощью «убытка», т. е. взыскания. В подобных случаях, конечно, выражаются обобщенно, даже если название иногда не подходит, скажем, «нажива» для побившего и «убыток» для пострадавшего, и, тем не менее, когда страдание измерено, одно зовется «убытком», а другое – «наживой».

Таким образом, справедливое равенство – это середина между «больше» и «меньше», а нажива и убыток – это «больше» и «меньше» в противоположных смыслах, т. е. больше блага и меньше зла – нажива, а наоборот – убыток. Серединой между тем и другим оказывается справедливое равенство, которое мы определяем как правосудное, следовательно, исправительное правосудие подразумевает середину между убытком и наживой.

Вот почему при тяжбах прибегают к посредничеству судьи, ведь идти к судье – значит идти к правосудию, так как судья хочет быть как бы одушевленным правосудием. И ищут судью, который стоит посредине между сторонами; некоторые даже называют судей «посредниками», полагая, что, найдя посредника, найдут и правосудие. Выходит, правосудие – это какая-то середина, раз судья – это посредник.

Судья уравнивает по справедливости, причем так, как геометр уравнивает отрезки неравно поделенной линии: насколько больший отрезок выходит за половину, столько он отнял и прибавил к меньшему отрезку. Когда целое разделено надвое, признают, что имеют свою долю, когда получили равные доли. А равное – это среднее между большим и меньшим по арифметической пропорции. (Потому и называют правосудие «дикайон», что это дележ пополам – «диха», как бы говоря «дихайон», и вместо «дикастес» – «дихастес».) Действительно, если отнять часть от одной из двух равных величин и прибавить к другой, последняя на две эти части больше первой, если же отнять, но не прибавить, что отняли, то вторая величина больше первой только на одну часть. Следовательно, то, к чему прибавили, на одну часть больше средней величины, а средняя величина на одну часть больше того, от чего отняли. По этой части, таким образом, мы узнаем и что нужно отнять у владеющего слишком многим, и что добавить владеющему слишком малым, ибо, насколько средняя величина превосходит меньшую, столько нужно добавить имеющему меньшую часть, а насколько средняя величина превышена, столько нужно отнять от наибольшей части.