Аристотель - Природа политики

Очевидно, что и то и другое дурно – и терпеть неправосудие, и поступать неправосудно, ведь одно означает иметь меньше, а другое – иметь больше середины, она же подобна здоровью во врачебном искусстве, закалке – в гимнастическом.

Поступать неправосудно, однако, хуже, ибо если такие поступки достойны осуждения и причастны порочности, – причем либо полной и безусловной порочности, либо близкой к тому (ведь не все, что произвольно и неправосудно, сопряжено с неправосудностью как складом), – то «терпеть неправосудие» не причастно к порочности и неправосудности.

Итак, само по себе терпеть неправосудие менее дурно, но при известном стечении обстоятельств ничто не мешает этому быть большим злом. Впрочем, искусству или науке до этого нет дела. Так, воспаление легких врачевание называет болезнью более опасной, чем ушиб, и все-таки при стечении обстоятельств последний может оказаться иной раз опаснее, если случится так, что человек, упавший от удара и получивший ушиб, захвачен врагами или погиб.

В переносном смысле, или пользуясь сравнением, можно сказать, что право может существовать не в отношении к самому себе, но в отношениях частей души, причем не всякое право, а «господское» и «семейное». Ведь в этих рассуждениях было проведено различие между частью души, наделенной суждением и лишенной суждения; имея в виду обе эти части, и думают, что существует неправосудность в отношении к себе самому, ибо между этими частями может быть так, что они испытывают нечто вопреки собственным стремлениям, и потому у этих частей души своего рода право в отношениях друг к другу подобно правовым отношениям начальника и подчиненного.

Итак, будем считать, что правосудность и другие нравственные добродетели мы, таким образом, разобрали.

Книга шестая (z)

1 (I). Поскольку ранее мы сказали, что следует избирать середину, а не избыток и недостаток, а середина такова, как определяет верное суждение, то давайте в этом разберемся.

Итак, для всех вышеупомянутых складов души, как и для прочего, существует определенная «цель», с оглядкой на которую обладающий суждением натягивает и ослабляет струны; и для обладания серединой в чем бы то ни было существует известная граница, которая, как мы утверждаем, помещается между избытком и недостатком, будучи согласована с верным суждением.

Такое высказывание истинно, но отнюдь не прозрачно, ибо и для других занятий, для которых существует наука, истинно высказывание, что утруждаться и прохлаждаться нужно не слишком много и не слишком мало, а соблюдая середину, т. е. так, как велит верное суждение; но, обладая только этим знанием, человек не знал бы ничего больше, например он не знал бы, какие лекарства нужны для тела, если бы сказал: «те, которые предписывает врачебное искусство и тот, кто им обладает». Вот почему нужно, чтобы применительно к складам души тоже не только было высказано нечто истинное, но и было бы точно определено: что есть верное суждение и какова определяющая его граница.

2. Разделив добродетели души, мы утверждали, что одни относятся к нраву, а другие к мысли. Мы уже разобрали нравственные добродетели, об остальных будем говорить – прежде сказав о душе – следующим способом.

Ранее уже было сказано, что существуют две части души: наделенная суждением и лишенная его; теперь нужно таким же образом предпринять разделение в той, что обладает суждением. Предположим, что частей, наделенных суждением, тоже две: одна – та, с помощью которой мы созерцаем такие сущности, чьи начала не могут быть инакими, т. е. меняться; другая – та, с помощью которой понимаем те, чьи начала могут быть и такими, и инакими. Дело в том, что для вещей разного рода существуют разного рода части души, предназначенные для каждой отдельной вещи по самой своей природе, коль скоро познание возможно здесь в соответствии с каким-то подобием и сродством этих частей души и предметов познания. Пусть тогда одна часть называется научной, а другая рассчитывающей, ибо принимать решения и рассчитывать – это одно и то же, причем никто не принимает решений о том, что не может быть иначе. Следовательно, рассчитывающая часть – это только какая-то одна часть части, наделенной суждением.

Нужно теперь рассмотреть, каков наилучший склад для той и для другой части души, ибо для той и для другой именно он является добродетелью, а добродетель проявляется в свойственном ей деле.

(II). Есть три силы души, главные для поступка и для истины: чувство, ум, стремление. Из них чувство не является началом какого бы то ни было поступка; это ясно потому, что чувство имеют и звери, но они не причастны к поступку. Далее, что для мысли утверждение и отрицание, то для стремления преследование и бегство. Таким образом, если нравственная добродетель – это устои, которые избираются нами сознательно, а сознательный выбор – это стремление, при котором принимают решения, то суждение должно быть поэтому истинным, а стремление правильным, коль скоро и сознательный выбор добропорядочен и суждение утверждает то же, что преследует стремление.

Итак, мысль и истина, о которых идет речь, имеют дело с поступками, а для созерцательной мысли, не предполагающей ни поступков, ни созидания-творчества, добро и зло – это соответственно истина и ложь; ибо это – дело всего мыслящего, дело же части, предполагающей поступки и мыслительной, – истина, которая согласуется с правильным стремлением.

Начало, источник, поступка – сознательный выбор, но как движущая причина, а не как целевая, в то время как источник сознательного выбора – стремление и суждение, имеющее что-то целью. Вот почему сознательный выбор невозможен ни помимо ума и мысли, ни помимо нравственных устоев; в самом деле, благополучие как получение блага в поступках, так же как его противоположность, не существует в поступке помимо мысли и нрава. Однако сама мысль ничего не приводит в движение, это делает только мысль, предполагающая какую-то цель, т. е. поступок, ибо у этой мысли под началом находится творческая мысль. Дело в том, что всякий, кто творит, творит ради чего-то и творчество – это не безотносительная цель, но чья-то цель и относительная. Между тем свершение поступка – цель безотносительная, а именно: благополучение в поступке само есть цель, стремление же направлено к цели. Именно поэтому сознательный выбор – это стремящийся ум, т. е. ум, движимый стремлением, или же осмысленное стремление, т. е. стремление, движимое мыслью, а именно такое начало есть человек.

Предметом сознательного выбора не может быть нечто в прошлом; так, никто не собирается разрушить Илион, ибо о прошедшем не принимают решений, их принимают только о будущем и о том, что может быть, а прошедшее не может стать не бывшим, и потому прав Агафон: