Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Что касается внутрипартийного режима, то здесь следует особо отметить централизм. И здесь тоже в качестве модели брали большевистскую партию, но не ту, что была до 1921 года, в которой еще существовали фракции, и не ту, что была в 1921 – 1923 годах, когда допускалась еще выработка платформ и оппозиция могла высказывать в печати свое мнение. За основу бралась модель, которая появилась в ходе борьбы между Троцким и триумвиратом в конце 1923 года, то есть в период, когда оппозиционеры, правда, еще не были изгнаны из партии, но их уже заставили замолчать. Тогда уже говорили о монолитности, хотя было еще далеко до употребления этого термина в сталинском понимании. В дискуссиях о большевизации, кроме того, звучали призывы о необходимости соблюдения внутренней демократии, даже если (как говорили) эти призывы носили общий характер и иногда были обращены против тех групп, которые Исполком Коминтерна собирался вывести из руководства различных секций (Фишер – Маслов в 1925 году, Трэн – Жиро в 1926 году).

Рост аппарата отдельных партий был также благоприятной почвой, для того чтобы усилить момент централизации. Как показала дискуссия на первом заседании комиссии Исполкома Коминтерна по большевизации 6 февраля 1925 года, осуществление проекта вначале встретило сильное сопротивление. Все ораторы весьма робко касались концепции «профессионального революционера». Бела Кун предложил вообще не пользоваться этим термином, Гейнц Нейман и Отто Куусинен пытались попросту лишить его содержания, ставя знак равенства между профессиональным революционером и членом партии, ведущим повседневную работу. В заключительной речи Зиновьев счел необходимым заявить, что считает «мещанством страх перед словами „профессиональный революционер“»; тем не менее он, как и другие ораторы, предостерег от механического применения ленинских идей, содержащихся в работе «Что делать?» [1226]. В тезисах о большевизации, одобренных V расширенным пленумом Исполкома, речь шла не о профессиональных революционерах, а о коммунистических «функционерах», находящихся всегда в распоряжении партии, которых она может послать куда угодно, если «этого требуют интересы дела», и об аппарате партии. Отмечалось также, что в отдельных партиях аппарат чрезмерно раздут, тогда как другие им не располагают [1227]. На деле победила тенденция к укреплению аппарата.

Постепенно в 20-е годы в сложной и противоречивой обстановке утвердился метод разрешения внутренних политических споров путем исключений. Как бы то ни было, заметим, что этот процесс начался до выдвижения лозунга большевизации, и его нельзя свести лишь к вмешательству из Москвы или к подражанию русской модели. Все коммунистические партии появились в результате раскола существовавших ранее социал-демократических партий, и с самого начала часть руководителей считала, что раскол произошел «недостаточно влево», и требовала «чисток». Случалось, что эти руководители оказывались в меньшинстве, и тогда ссылались па авторитет Коминтерна. Во Франции Исполком Интернационала поддержал и провел постановление об исключении Верфёя и других против воли выступавшего за них большинства партии. Примерно до середины 20-х годов предложения об исключениях поступали обычно от отдельных секций. Уже в 1919 году спартаковский Центральный Комитет под руководством Пауля Леви разрешил спор с левым крылом посредством раскола; два года спустя был исключен Леви (оба раза Ленин был против). Исключение из партии Суварина было предложено Трэном и его сторонниками, которые затем исключили также Росмера и Монатта; Исполком же Коминтерна был против. Руководство партии во главе со Шмералем в Чехословакии в 1922 году исключило ультралевую группу Йилека, но Коминтерн не одобрил его действий. Точно так же в 1926 году он отверг просьбу об исключении, направленную Центральным Комитетом КПГ в отношении Брандлера, Тальгеймера и Радека. Только когда столкновения блоков во главе со Сталиным и Бухариным, с одной стороны, и Троцким, Зиновьевым и Каменевым – с другой, достигли апогея, исключения из партии утвердились как норма партийной жизни. Именно в ходе этого процесса деградировал внутрипартийный режим; идейные дискуссии стали занимать все меньше места, стала невозможной критика снизу принятой линии, гегемония русской партии выродилась в диктаторский нажим. Интернационал гордился собственной монолитностью, но это был лишь фасад. Именно позитивные моменты демократии и исчезли: открытая дискуссия, критика, неформальные выборы. На самом деле фракционная и личная борьба переместилась за кулисы [1228].

Одной из целей, выдвигавшихся большевизацией, была подготовка новых рабочих-руководителей.

«Мы должны выковать новых вождей из самих масс, – утверждал Зиновьев. – Никто не может вести международный рабочий класс к победе, кроме самого рабочего класса. И это могут сделать только избранные из фабрично-заводских рабочих, которые должны быть попросту вовлечены в руководящую деятельность со всеми их дефектами, иногда даже с их предрассудками… Мы требуем, чтобы во главе всех коммунистических партий стояло как можно больше настоящих рабочих» [1229].

Это предложение не следует рассматривать как перенесение русского опыта: большевистская партия той поры имела в своем руководстве меньше рабочих, чем партии Германии, Франции и Чехословакии. Речь шла просто об одном предложении, содержавшемся в «Завещании» Ленина: расширить Центральный Комитет на несколько десятков членов, главным образом за счет занятых в производстве рабочих. В этой связи мог иметь значение также тот факт, что во время дискуссий в партии в конце 1923 года студенты в большинстве своем приняли сторону Троцкого, который не нашел поддержки у руководителей из рабочих. Словом, из формулировок Ленина и Зиновьева следовало, что ориентация на увеличение числа партийных работников из рабочих еще не затрагивала руководящей верхушки – членов центрального руководящего ядра (в русской партии в 1924 году было 13 членов и кандидатов в члены Политбюро). Установка на формирование новых руководящих кадров из рабочих и крепкие рабочие традиции в экономически зрелых странах привели к тому, что во главе некоторых коммунистических партий оказались бывшие рабочие (Тельман, Готвальд, Поллит; наиболее выдающийся пример – Торез, которого представляли как рабочего до конца его жизни). Однако это не помешало тому, что целый ряд рабочих-руководителей был исключен из партии (Монатт, Брандлер, Репосси). С другой стороны, расширение Центрального Комитета большевистской партии за счет включения большего числа рабочих не привело к тому, на что надеялся Ленин, – не остановило бюрократизации. Аналогичное явление имело место и в других коммунистических партиях.