Гераклит - Материалисты Древней Греции

(77) Пурпуровый [цвет] состоит из белого, черного и красного, причем он заключает в себе наибольшую долю красного, незначительную–черного и среднюю–белого. Поэтому он и кажется приятным для ощущения. Что в нем заключается черное и красное, это очевидно для зрения, а что [в нем есть] белое, показывает его светлость и блеск. Ибо эти [качества] производит белый [цвет]. Лазоревый же [цвет] — из очень черного и зеленовато–желтого, причем большую долю имеет черного. Зеленый, как порей, [цвет] образуется из пурпурового и лазоревого или из зеленовато–желтого и пурпуро–видного. Ибо этот цвет божественный и ему присущ блеск. Темно–синий [цвет] — из лазоревого и огненно–видного; [он состоит] из форм [атомов] круглых и имеющих вид иголки, благодаря чему в черном заключается блеск.

(78) Ореховый [цвет] — из зеленого и темно–синего. Если смешать зеленый и белый [цвета], получится [цвет], похожий на пламя. Ибо не имеющее тени и темное [взаимно] исключаются. Почти так же и красное, будучи смешано с белым, производит блестящий и не темный зеленовато–желтый [цвет]. Вот почему предметы растительного мира имеют первоначально зеленовато–желтый цвет, пока они не нагреты и не разложены на части. Вот о каком большом числе цветов он упоминает, но [при этом добавляет], что цветов и вкусов бесчисленное множество соответственно [бесконечному разнообразию] смесей, [которые будем получать], если одно станем отнимать, другого же прибавлять и примешивать одного меньше, другого больше. Ибо [в этом случае] ни один [результат] не будет подобен другому.

(79) Итак, во–первых, то, что он принимает большее число основных цветов, [а не два], заключает в себе некоторую апорию. Ведь прочие [признают основными цветами] белое и черное, считая, что только они простые цвета. Во–вторых, не всем белым [цветам] он приписывает одну форму, но иную форму твердым [белым предметам] и иную форму–мягким. Не следовало бы [принимать], чтобы была другая причина [белого цвета] у различных по осязанию [предметов], и, кроме того, не форма могла бы быть причиной различия [цвета], но скорее положение [атомов]. Ведь возможно, чтобы и круглые [формы] и вообще все бросали тень на себя. Вот доказательство. Он сам знает, что многие из гладких [форм] кажутся черными. И, [по его объяснению], они кажутся таковыми вследствие того, что у них соединение и порядок [атомов] такой же, как у черного [цвета]. И, с другой стороны, [он знает], сколько [белых предметов] состоят из шероховатых [форм]. Это, [по его учению], потому, что они состоят из больших [форм] и соединения [атомов у них] не округленные, но зубчатые, [а именно] из смешения форм [атомов] образуются формы, подобные ступеням лестниц и насыпям, [которые делают осаждающие] перед крепостными стенами. В самом деле, будучи таковым, [тело] не имеет тени, и блеск его не встречает препятствий.

(80) Кроме того, как он сможет объяснить, что белый [цвет] некоторых животных делается черным, если поместить их так, чтобы на них падала тень? Вообще же, как кажется, он скорее говорит о природе прозрачного и блестящего, чем [о природе] белого. Ибо быть насквозь видимым и иметь поры, расположенные по прямым линиям, это есть свойство прозрачного. Сколько же белых [предметов] прозрачны? Кроме того, [положение], что поры белых [предметов] прямые, а поры черных расходятся в разные стороны, приходится принять при предположении, что [сама] природа входит [в прозрачные тела]. Но ведь оп говорит, что видение происходит вследствие истечения [от предметов] и отражения в направлении [наших] глаз. Если же так, то какая будет разница, лежат ли поры друг перед другом или они расходятся в разные стороны? Равным образом трудно допустить, чтобы каким–то образом происходило истечение от пустоты. Итак, следовало бы указать причину [всего] этого. Ведь, кажется, он производит белое от света или от чего–то другого. Поэтому для появления черного [цвета] он указывает в качестве причины толщину воздуха.

(81) Кроме того, его объяснение черного [цвета] нелегко понять. А именно, [по его учению], тень есть нечто черное, закрывающее белый [цвет]. Поэтому белое должно быть первым по природе. Но в то же время причиной [черного цвета] он считает не только закрывание тенью, но и толщину воздуха, а равно толщину привходящего истечения и, [наконец], расслабленное состояние глаза. Происходит ли [все] это вследствие того, что нет полной прозрачности, или вследствие чего–нибудь другого и чего именно, он не разъясняет.

(82) Нелепо также не дать [особой] формы зеленому, но только производить его из плотного и пустого. Ведь последние будут общими [элементами] для всех [тел], из каких бы форм они ни состояли. Следовало бы придать зеленому какую–нибудь особую [форму], как и прочим [цветам]. И если оно противоположно красному, как черное [противоположно] белому, то оно должно иметь и противоположную [ему] форму. Если же оно не противоположно, то странно уже то, что он не считает основные [цвета] противоположными. Ведь таково всеобщее мнение. В особенности же должна была бы быть точность в том, какие из цветов простые и почему одни [цвета] составные, а другие простые. Ибо наибольшую трудность представляет определение, какие цвета основные. Это, пожалуй, действительно трудный вопрос. Ведь если бы кто–нибудь мог указать, какие из вкусов суть простые [основные], то еще скорее можно было бы сказать то же самое. О запахе же оп, сверх того, даже не дал определений, сказав лишь, что тонкое, вытекающее от тяжелых [тел], порождает запах. Каково же оно по природе и от чего испытывает воздействие, этого он уже пе сказал, а это именно и есть, может быть, самое важное.

(83) Таким образом, Демокрит оставил без внимания некоторые [вопросы].

97. Теофраст de sens. 55. Слух же он объясняет почти так же, как и прочие [философы]. А именно, попадая в пустоту, воздух совершает движение; помимо того, что он одинаково входит во все тело, он особенно и наиболее [проникает] в уши, так как [здесь] он проходит через наибольшую пустоту и менее всего задерживается. Поэтому звук но ощущается в остальном теле, но только здесь [в ушах]. Когда же [звук] возникает внутри, то [он тотчас] рассеивается вследствие быстроты [своего движения]. Ибо звук бывает, когда воздух сгущается и с силою входит [в уши]. И так, как он объясняет возникновение внешнего ощущения осязания, точно так же [он объясняет и возникновение] внутреннего [ощущения слуха].

(56) Условия наибольшей остроты слуха следующие: если внешняя оболочка плотная, жилки пустые и возможно более сухие, представляющие [своими отверстиями] удобные проходы к голове, ушам и прочим [частям] тела; кроме того, если кости крепкие, мозг представляет хорошую смесь, и то, что его окружает, является возможно более сухим. Ибо в этом случае звук входил бы всей своей массой, так как он входил бы через большую, сухую и удобопроходимую пустоту и быстро и равномерно рассеивался бы по телу и не выходил бы наружу.