Герберт Харт - Понятие права

Заметив, что почти все люди способны распознать и привести пример законов, поняв, насколько многое является общеизвестным в стандартном случае правовой системы, мы, казалось бы, с легкостью могли бы положить конец дискуссиям и дать окончательный ответ на насущный вопрос «Что есть право?», просто указав сделав ряд напоминаний о том, что нам уже знакомо. Почему мы просто не повторим схематическое описание черт, присущих внутригосударственной правовой системе, которое мы вложили, возможно слишком оптимистично, в уста образованного человека страницей выше? Тогда мы могли бы просто сказать: «Это является стандартным случаем того, что имеется в виду под 'законом' и 'правовой системой'; запомните, что кроме этих случаев вы найдете также механизмы в социальной жизни, которые, разделяя некоторые из этих явных черт, не имеют некоторых других из них. Это — спорные случаи, где не может существовать никакого решающего аргумента за или против того, чтобы классифицировать их как закон».

Конечно же, такое решение вопроса было бы удобным образом кратким. Но оно не имело бы никаких других достоинств, говорящих в его пользу. Ибо, в первую очередь, ясно, что те, кто наиболее озабочен вопросом «Что есть право?», не забыли и не нуждаются в том, чтобы им напомнили об известных фактах, которые этот схематический ответ предлагает им. То глубокое замешательство, которое сохраняет актуальным этот вопрос, не состоит в игнорировании, или забывчивости, или неспособности признать феномены, к которым слово «право» обычно относится. Более того, если мы рассмотрим термины в нашем схематическом описании правовой системы, станет ясным, что оно делает немногим больше, чем утверждает, что в стандартном, нормальном случае законы различного типа не различаются (go together). Это так, поскольку и суды, и законодательство, которые появляются в этом кратком описании как типичные элементы стандартной правовой системы, сами являются порождениями права. Только после того как определенные типы законов предоставляют людям юрисдикцию в определенной области и дают им право создавать законы, возникают суд и законодательство.

Простой путь в решении вопроса, который делает немногим больше, чем напоминает вопрошающему о существующих конвенциях, управляющих использованием слов «закон» и «правовая система», является, таким образом, бесполезным. Ясно, что наилучший метод — это отложить ответ на вопрос «Что такое закон?» до тех пор, пока мы не найдем, что такое есть в законах, что на самом деле запутывало тех, кто отвечал или пытался ответить на него, даже если их знакомство с правом и их способность понимать отдельные примеры находятся вне сомнения. Что еще хотят они знать, и почему они хотят знать это? На этот вопрос может быть дано нечто вроде общего ответа. Ибо существуют определенные вновь и вновь возникающие основные темы, которые составляют постоянный фокус аргументации и контраргументации относительно природы закона, и которые вызывали и вызывают преувеличенные и парадоксальные утверждения о праве, подобные тем, что мы уже приводили. Спекуляции о природе права имеют долгую и сложную историю; несмотря на это, в ретроспективе видно, что они практически постоянно фокусируются на нескольких принципиальных проблемах. Они не были выбраны или изобретены специально для наслаждения академическими дискуссиями, но касаются тех аспектов права, которые, по-видимому, естественно вызывали во все времена недоразумения; так что замешательство и, как следствие, потребность в достижении большей ясности относительно них может сосуществовать даже в умах глубокомысленных людей, обладающих знанием права и мастерски его применяющих.

Сформулируем теперь три таких принципиальных вновь и вновь возникающих вопроса и покажем позже, почему они возникают вместе в форме требования дать определение права или ответ на вопрос: «Что такое право?», или в более туманно сформулированных вопросах, вроде таких, как: «В чем заключается природа (или сущность) права?».

Две из этих проблем возникают следующим образом. Наиболее важной общей чертой права везде и во все времена являлось то, что его существование означает, что определенные типы человеческого поведения более не являются произвольными (optional), но в некотором смысле обязательными. И все же эта кажущаяся простой характеристика права в действительности не является простой, ибо внутри сферы непроизвольного обязательного поведения мы можем различить разные формы. Первый, простейший смысл, в котором поведение более не является произвольным, — это когда человека принуждают делать то, что другие говорят ему, не потому, что его физически заставляют в том смысле, что его тело толкают или тянут, а потому, что другие угрожают ему неприятными последствиями, если он откажется. Вооруженный человек приказывает своей жертве отдать кошелек, угрожая выстрелить в случае отказа; если жертва соглашается, мы указываем на способ, которым его заставили сделать это, говоря, что он был должен это сделать. Для некоторых, по-видимому, ясно, что в этой ситуации, где одно лицо дает другому приказ, подкрепленный угрозой и, — в этом смысле слов «обязывать» обязывает его подчиняться, — мы имеем сущность закона, или, по крайней мере, «ключ к науке юриспруденции» [7] Austin, op. cit, Lecture I, p. 13. Он добавляет: «. ..и к морали». . Этот исходный пункт анализа Остина оказал весьма сильное влияние на английскую юриспруденцию [3].

Кажется, нет никакого сомнения в том, что в правовой системе среди прочих аспектов часто присутствует и этот. Для уголовного статута, объявляющего некоторое поведение преступлением и определяющего наказание, которому надлежит предать преступника, сравнение с вооруженным человеком может оказаться вполне адекватным, и единственное отличие, которое можно считать второстепенным, состоит в том, что в случае статутов приказы адресованы в основном группам, которые обычно подчиняются таким приказам. Однако сколь бы привлекательным ни казалось это сведение сложного феномена закона к такому простому элементу — если исследовать его более детально — оно оказывается искажением и источником путаницы даже в случае уголовного статута, где анализ в этих простых терминах кажется наиболее правдоподобным. Как тогда закон и правовое принуждение отличаются от приказов, подкрепленных угрозами, и как они соотносятся с ними? Во все времена такой была первая важнейшая проблема, скрывающаяся в вопросе: «Что есть право?».

Вторая проблема возникает из второго способа сделать поведение не произвольным, а обязательным. Моральные правила накладывают обязательства и изымают некоторые области поведения из сферы свободного выбора индивида делать то, что он хочет. Так же, как правовая система с очевидностью содержит элементы, тесно связанные с простыми случаями приказов, подкрепленных угрозами, — ровно так она с очевидностью содержит и элементы, тесно связанные с определенными аспектами нравственности. В обоих случаях одинаково присутствует трудность в точном установлении родства и соблазн увидеть в наглядном близком сходстве тождество. Право и мораль не только имеют общий словарь, так, что существуют и правовые и моральные обязательства, обязанности и права; но и все внутригосударственные (municipal) правовые системы воспроизводят сущность (substance) некоторых фундаментальных моральных требований. Убийство и беспричинное использование насилия — лишь наиболее очевидные примеры совпадения между запрещениями права и морали. Кроме этого, существует понятие о справедливости, которое, по-видимому, объединяет обе области: это и добродетель, особо подходящая закону, и наиболее правовая из добродетелей. Мы думаем и говорим о «справедливости в соответствии с законом», но также о справедливости или несправедливости самих законов.