Герберт Харт - Понятие права

Простые трюизмы, рассмотренные нами, не только выявляют ядро здравого смысла в доктрине естественного права. Они жизненно важны для понимания права и морали и объясняют, почему определение их базовых форм в чисто формальных понятиях, без указания на какое-либо содержание или социальные потребности, оказалось столь неадекватным. Возможно, наибольшая польза этого мировоззрения для юриспруденции в том, что оно дает выход из некоторых вводящих в заблуждение дихотомий, которые часто затемняют обсуждение особенностей права. Так, например, традиционный вопрос о том, должна ли каждая правовая система обеспечивать санкции, может быть изложен в свежем и более ясном виде, когда в нашем распоряжении будет тот взгляд на вещи, которым характеризуется эта простая версия естественного права. Нам больше не придется выбирать между двумя неподходящими альтернативами, которые часто считаются единственными: с одной стороны, утверждением, что этого требует «само» значение слов «право» и «правовая система», и, с другой, утверждением, что это «всего лишь факт», что большинство правовых систем действительно обеспечивают санкции. Ни одна из этих альтернатив не является удовлетворительной. Нет никаких установленных принципов, запрещающих использование слова «право» по отношению к системам, где отсутствуют централизованные санкции, и есть хорошие основания (хотя нет и принуждения) использовать выражение «международное право» в отношении системы, их не имеющей. С другой стороны, нам необходимо выявить то место, которое санкции должны занимать в рамках системы внутригосударственного права для того, чтобы она служила минимальным целям существ, устроенных так, как люди. Мы можем сказать, учитывая структуру естественных фактов и целей, которые делают санкции и возможными и необходимыми в гражданском праве, что это — естественная необходимость; и какая-то фраза в таком же роде нужна для того, чтобы выразить статус минимальных форм защиты личности, собственности и обещаний, которые сходным образом являются обязательными характеристиками внутригосударственного права. Именно такую форму должен принять наш ответ на позитивистский тезис о том, что «право может иметь любое содержание». Ибо довольно важная истина в том, что для адекватного описания не только права, но и многих других социальных институтов должно быть зарезервировано место не только для дефиниций и фактуальных утверждений, но и для высказываний третьего рода: тех, чья истинность зависит от человеческих существ и мира, в котором они живут, от сохранения их наиболее характерных особенностей.

Защита и выгоды, обеспечиваемые системой взаимной сдержанности, лежащей в основе и права и морали, может распространяться на очень различный круг лиц. Верно, что лишение такой элементарной защиты любой группы людей, готовых принять соответствующие ограничения, оскорбляет принципы морали и справедливости, которым все современные государства отдают дань по крайней мере на словах. Исповедуемые ими моральные взгляды в целом проникнуты представлениями о том, что по крайней мере в принципе, люди имеют право на равное обращение и что различия в обращении требуют большего обоснования, чем просто указание на то, что это в чьих-то интересах.

Однако очевидно и то, что ни право, ни принятая в обществах мораль не должны обязательно распространять свою минимальную защиту и выгоды на всех, кого они охватывают, и что часто они этого и не делали. В рабовладельческих обществах доминирующая группа может потерять ощущение того, что рабы — это человеческие существа, а не просто объекты эксплуатации. И однако при этом члены доминирующей группы могут оставаться чрезвычайно нравственно чувствительными к притязаниям и интересам друг друга. Гекльберри Финн, когда его спросили о том, не причинил ли кому-нибудь вреда взрыв парового котла на корабле, ответил: «Нет, мэм. Убило ниггера». Замечание тетушки Салли: «Да, повезло, потому что иногда бывают человеческие жертвы» — в концентрированной форме выражает мораль, часто преобладавшую среди человечества [98]. Там, где она действительно преобладает, распространение на рабов той заботы о других, которая естественна между членами доминирующей группы, может (как Гек узнал на своем горьком опыте) рассматриваться как серьезное моральное преступление, влекущее за собой все последствия моральной вины. Нацистская Германия и Южная Африка также предоставляют неприятно близкие нам по времени аналогии [99].

Хотя право некоторых обществ иногда бывало впереди их общепринятой морали, обычно право следует за моралью, и даже убийство раба может рассматриваться только как растрата общественных ресурсов или преступление против его хозяина. Даже там, где нет официально признанного рабства, дискриминация на почве расовой принадлежности или религии может породить правовую систему и общественную мораль, не признающие, что все люди имеют право на минимум защиты от остальных.

Эти тягостные факты истории человечества достаточны для того, чтобы показать, что хотя общество для того, чтобы быть жизнеспособным, должно предложить некоторым из своих членов систему взаимной сдержанности, оно, к сожалению, не нуждается в том, чтобы предложить ее всем. Действительно, как мы уже подчеркивали, обсуждая необходимость и возможность санкций для того, чтобы система правил могла быть силой навязана кому-либо, должно быть достаточное количество тех, кто принимает ее добровольно. Без их добровольного сотрудничества, тем самым создающего власть, принудительная сила закона и правительства не может быть установлена. Но принудительная сила, установленная таким образом властью, может использоваться двумя основными способами. Она может применяться только против преступников, которые, хотя им предоставлена защита правил, эгоистично нарушают их. С другой стороны, она может применяться для покорения и удержания в подчиненном положении подвластной группы, чьи размеры, по отношению к господствующей группе, могут быть большими или малыми, в зависимости от средств принуждения, солидарности и дисциплины последней, и беззащитности или неспособности организоваться первой. Для тех, кто так угнетен, в системе может не быть ничего, способного вызвать их лояльность, кроме средств устрашения. Они жертвы системы, а не выигравшие от нее.

В предшествующих главах этой книги мы подчеркивали тот факт, что существование правовой системы есть социальное явление, всегда имеющее два аспекта, и мы должны учитывать оба, если хотим, чтобы наши представления о нем были реалистичными. Они включают в себя отношения и поведение, характерные для добровольного принятия правил, и более простые отношения и поведение, связанные с простым повиновением или смирением перед ними.