Эдвард Бэнфилд - Моральные основы отсталого общества

Все благородные строят из себя если не папу римского, то кардинала, а ничего хорошего бедному человеку от них ждать не стоит. Когда приходишь к кому-то из них, руки всегда подарками заняты, так что в дверь ногой стучать приходится.

Некоторые крестьяне Монтеграно считают, что господа от природы выше по положению и оттого имеют полное право требовать услуг и почтительного отношения. Прато, к примеру говорит:

Да, разумеется, господа лучше нас. Они богаче и потому, конечно же, лучше, а мы, все остальные, должны их во всем слушать.

Когда жену работника Лауру спросили, как так получилось, что одни жители Монтеграно богатые, а другие бедные, она сказала:

Кто возьмется судить о вещах, установленных от сотворения мира? [34] Барон ди Лонго придерживается того же взгляда. «На дубе всегда будут расти желуди, а на оливковом дереве – оливки», – сказал он как-то раз на политическом митинге.

Большинство крестьян все же отвечают на такие вопросы совсем по-другому. Богатые, по их словам, это те, чьи деды столетие назад, во времена великих бедствий, скупили землю у тех, кто по глупости или от крайней нужды был готов продать ее «за пригоршню фиг». Кроме того, богатые добывали свои деньги обманом, грабежом и эксплуатацией бедняков.

«Дело не в мозгах, – говорит Анна. – У меня их не меньше, чем у любого из них. Вся разница в том, что у меня никогда не было лишнего гроша, чтобы пустить его в оборот. Было бы у меня немного свободных денег, я бы тоже на них заработала».

Когда барон ди Лонго попенял одному из своих арендаторов за то, что тот отправил сына в школу, арендатор сказал: «У вас же, барон, сын тоже в школу ходит».

«Естественно, – ответил барон. – Но если все крестьяне пойдут учиться, кто будет обрабатывать мою землю?»

«Ваш сын, например», – сказал крестьянин.

При всем при том отношения между классами в Монтеграно, по итальянским меркам, вполне дружественные. С одной стороны, это объясняется тем, что за последние два-три поколения высшие классы не монополизировали окончательно собственность на землю. Значительная территория принадлежит только барону ди Лонго, но вся она обрабатывается арендаторами. У остальных «землевладельцев» в собственности не так уж много сельскохозяйственных угодий – не больше, чем у наиболее зажиточных крестьян. Кроме того, уровень жизни высшего и низшего классов различается скорее количественно, а не качественно. Крестьянину легко заметить, что, несмотря на все привилегии, благородный господин живет более или менее в том же мире, что и он сам.

Дружественные отношения между классами объясняются также традицией. В некоторых коммунах высший класс всегда был жесток к крестьянам. В Монтеграно же традиционно сложилось так, что первые семьи, пусть и безучастны к нуждам крестьян, но жестокости к ним не проявляют.

В этом смысле любопытный контраст Монтеграно являет со бой соседняя коммуна Бассо. Она занимает долину с плодородной орошаемой землей, бо́льшая часть которой принадлежит крупным землевладельцам и обрабатывается поденщиками. Землевладельцы в Бассо испокон веку ведут себя так, будто крестьян вовсе не существует. На улицах города господа не замечают никого, кроме таких же господ. Время от времени в Бассо случаются организованные выступления трудящихся и ожесточенные забастовки. В Монтеграно при отсутствии крупных работодателей профсоюзному движению просто неоткуда взяться, да и атмосфера там царит совсем другая: благородный господин, повстречав на улице крестьянина, запросто вступает в беседу и может даже провести с ним вечер, играя в карты в баре.

И тем не менее некоторые крестьяне в Монтеграно отчаянно ненавидят господ:

Люди из высшего класса топчут крестьян ногами. Они обращаются с нами, как со скотом. А сами хотят одного – сытнее есть и мягче спать. До нас им дела нет. Они даже близко к нам не подходят. И до себя если допускают, то только с подарками: тут они и улыбаются, и в дом зовут. Я так думаю, что мы все одинаковые – все дети Божии. А они плюют нам в рожи.

Далеко не все крестьяне выражаются так резко. Но всех так или иначе возмущает, с каким высокомерием прохлаждающиеся в теньке господа относятся к работникам, которые кормят их своим трудом.

Господа, уверены многие из крестьян, в большинстве своем алчны и кичливы:

Если ты придешь к ним с подарком и о чем-то попросишь, они, скорее всего, дадут то, что тебе нужно, но сначала обязательно оскорбят. Спросят, например: «Почему ж тебя мать в школу учиться не отправила?» Как будто сами не знают почему.

В присутствии представителей высшего класса крестьянин часто стесняется своей неотесанности и неграмотной речи. От этого он чрезвычайно болезненно реагирует на реальные и почудившиеся ему оскорбления. В очерке сельской жизни врач из Монтеграно дон Франко пишет:

Бедняки чрезвычайно ранимы, и у них есть на то полное право. Если в разговоре с зажиточными городскими жителями шутки друг над другом уместны, то с крестьянами так нельзя. Даже если, беседуя с крестьянином, вы следите за собой, чтобы не намекнуть ненароком на его бедность, бедняк уловит намек, которого вы не заметили (чтобы его заметить, надо самому быть бедняком!). Потом вы сами осознаете, как больно этот невольный намек его задел, и тоже расстроитесь и загрустите оттого, что из уважения к вам, благородному синьору, он не грубит в ответ и даже понимает, что вы не хотели его обидеть.

Одни представители высшего класса не осознают тяжелое положение крестьянина или безразличны к нему. Другие, вроде дона Франко, о нем прекрасно знают, и это знание причиняет им боль. Но человеку из высшего класса, который сопереживает крестьянину, обычно затруднительно – возможно, как раз из-за сопереживания – с ним общаться. Он испытывает перед крестьянином чувство вины, как если бы нес ответственность за его несчастья. Такой господин хочет, чтобы крестьянин не держал на него зла и хорошо о нем думал, и зачастую жестоко клянет тех – например, капиталистов, – кто, по его мнению, сплотились против крестьянина. Но при этом он не способен разговаривать с крестьянином, как один здравомыслящий человек разговаривает с другим. А все потому, возможно, что он не видит в крестьянине подобного себе здравомыслящего человека. Он жалеет крестьянина как существо неполноценное: проклинает класс, к которому принадлежит, систему и судьбу, низведшие крестьянина до такого состояния, но при этом принимает его неполноценность как бесспорный факт. Препятствовать общению может и стремление представителя высшего класса уберечь свои чувства от вольной или невольной агрессии со стороны крестьянина; для этого он, к примеру, может притворяться, что не понимает крестьянина, и намеренно выражаться так, чтобы крестьянин неверно его понял.