Эдвард Бэнфилд - Моральные основы отсталого общества

Часто крестьяне жалуются, что у них нет никаких развлечений, причем дают понять, что это для них такое же испытание, как голод и тяжкий труд. Жалоба эта, по сути, смехотворна. За исключением напряженных периодов сева и уборки урожая, ничто не мешает крестьянам развлекаться, сколько душе угодно. Что мешает им петь и плясать? Или играть в карты? Или рассказывать друг другу истории? Дело не в том, что крестьянам не хватает возможности развлечься. Они не могут себе позволить принять участия в культурных (civile) развлечениях – например, выпить чашечку кофе в баре на центральной площади, – которые указывали бы на то, что они заслуживают уважения и одобрения.

С уверенностью можно заключить, что за крестьянское ощущение la miseria социальные лишения отвечают в той же, если не большей мере, чем лишения физиологические. С учетом этого нет оснований ожидать, что умеренный рост доходов (если он каким-то чудом произойдет) хоть сколько-то развеет царящее в коммуне тягостное уныние. Напротив, рост доходов, если ему не будут сопутствовать социальные и культурные перемены, по всей вероятности только усилит неудовлетворенность крестьян [30] Монтеграно поучительно сравнить с андалусийской деревней, описанной Джулианом Питт-Риверсом (Pitt-Rivers J.A. The People of the Sierra. London: Weidenfeld and Nicolson, 1954). Жизнь в этой деревне такая же бедная, как в Монтеграно, но там при этом не заметно уныния. Это отличие является, вероятно, одновременно причиной и следствием других различий между двумя поселениями. Андалусийский крестьянин воспринимает себя как часть родной деревни, связан крепкими узами дружбы и родства со многими людьми и не считает унизительным свой социальный статус. Специфическая черта крестьянской культуры Андалусии (но не Монтеграно) – склонность к бахвальству и тщеславию. Это, по-видимому, компенсаторный механизм, с помощью которого испанцы защищают свое «я» от полного разрушения. .

Несмотря на то что причина политической несостоятельности Монтеграно не в конфликте между классами, положение крестьян и взаимоотношения классов являются, без сомнения, важной особенностью сложившейся ситуации.

Перечисленные в начале предыдущей главы семь профессиональных групп можно объединить в три общественных класса.

1. Крестьяне [31] Слово contadino, переводимое здесь как «крестьянин», используется в Монтеграно для обозначения а) социально-классовой категории, то есть всех тех, кто трудится на земле, и б) профессиональной категории сельских хозяев, то есть тех, у кого, в отличие от сельскохозяйственных работников, есть своя земля (и кто ее самостоятельно обрабатывает) . Этот класс включает тех, кто трудится на земле, то есть сельскохозяйственных работников и крестьян-собственников, вместе составляющих больше двух третей населения коммуны. В южноитальянском этосе физический труд унижает человеческое достоинство, причем унизительнее всего обрабатывать землю и быть в услужении. Отсюда такая большая разница в социальном статусе между крестьянами (и прислугой, которая набирается из крестьян) и всеми остальными. Только у цыган, образующих отдельную касту, статус еще ниже, чем у крестьян.

2. Ремесленники и коммерсанты . Представители этого класса, к которому принадлежит около 10 процентов населения, занимаются физическим трудом, но не связанным с землей и не в качестве прислуги.

3. Высший класс . Представитель высшего класса (persona per bene или benestante) не занимается физическим трудом, это его главный отличительный признак. С этим главным признаком обычно связаны два других: а) уровень жизни представителя этого класса несколько выше, чем у других; при этом в коммуне есть сельские хозяева и коммерсанты, чей доход значительно превышает доходы некоторых представителей местной аристократии; б) представитель высшего класса имеет за спиной как минимум пять, но чаще восемь и больше лет учебы. Высшие классы представлены служащими, специалистами и землевладельцами – на всех них приходится приблизительно 10 процентов населения Монтеграно.

Внутри высшего класса заметно четкое разграничение на благородных господ (galantuomini) и всех остальных. Принадлежность к той или другой категории зависит исключительно от происхождения: чем бы человек ни занимался, какое бы образование ни получил и какими бы доходами ни располагал, благородным господином он считается только в том случае, если таковым был его отец [32] В Монтеграно есть пример того, как категория «благородства» пересекает границу между классами: торговец дорогими тканями дон Альфредо – благородный господин. Однако важно заметить, что в силу специфики его занятия почти все клиенты у него из высшего класса. Едва ли его называли бы «доном», если бы он продавал крестьянам сыр и сардины. . От прочих представителей своего класса господа отличаются только тем, что к ним принято относиться с бо́льшим почтением – к ним всегда обращаются «дон» или «донна» с прибавлением имени, данного при крещении: «дон Паоло» или «донна Мария». Так же из почтения к сану обращаются к священникам.

Иногда господ называют «дворянами», но, строго говоря, дворянский титул имеется только у барона ди Лонго. Как рассказывают, дядя нынешнего барона приобрел его за деньги при фашистах.

В некоторых южных коммунах отношения между благородными семьями строятся на зависти, злословии и вражде. В Монтеграно этого нет уже как минимум два-три десятка лет. Разумеется, некоторые семьи издавна так или иначе соперничают друг с другом, но в целом все они прекрасно ладят между собой.

Также в отдельных коммунах существует вражда между крестьянами и ремесленниками: в таких местах, если один класс поддерживает кандидата на выборную должность, то другой неминуемо выступает против него. В Монтеграно такого классового противостояния нет ни в политике, ни в других сферах. Отношения между крестьянами и ремесленниками здесь вполне приятельские: ремесленники запросто ходят на танцы к крестьянам, а крестьяне – к ремесленникам.

Заметной разницы в социальном статусе между крестьянами-землевладельцами и безземельными в Монтеграно тоже нет. Как было объяснено в предыдущей главе, подавляющее большинство крестьянских хозяйств совершенно крошечные, а образ жизни тех, у кого есть земля, и тех, у кого ее нет, практически ничем не отличается. Редкие относительно состоятельные крестьяне не образуют отдельного слоя: когда кто-то из них приходит на свадьбу к простому работнику, его – в отличие от представителя высшего класса – не сажают во главу стола рядом с молодыми и не удостаивают никаких особых знаков внимания.