Сергей Морозов - Цивилизация, машины, специалисты. Человейник. Инсектоиды

Человеческое становится проблемой, потому что мешает машинам-коллективам и машинам-людям функционировать — и внесением сложности, и внесением человеческой ненадежности.

В городе не до человека. Людей нет, есть функции: почтальон, продавец, сосед, который мешает.

За стадией утраты человеческого представления о жизни следует обязательная стадия выравнивания — унификации и стандартизации, когда новопридуманные нечеловеческие представления навязываются людям. Когда людям навязывается нечеловеческое, они обычно чувствуют боль. Когда люди чувствуют боль, они хуже функционируют и снова проигрывают машинам.

К поздним временам боли накапливается очень много. Люди поздней цивилизации обладают худшим здоровьем. Люди плохо друг друга понимают — интеллекта нет. Из-за проблем с абстрагированием и рефлексией нет сострадания. Кругом машины. Перспектив у умирающей цивилизации нет. Везде боль — от боли физической до боли метафизической.

Поздняя цивилизация (как, впрочем, любая поздняя группа) — это ад: это боль, страдание, ужас, деструктурирование всего человеческого. Да, старость — это распад. К внутренней боли вырождения добавляется внешняя боль взаимодействия; любое действие между людьми, болезненными и лишенными взаимопонимания, приводит к новой боли.

Культура-цивилизация, да и любое большое общество проходит путь от высшей формы управления с помощью морали к низшей форме управления с помощью боли. По дороге она проходит стадии чести, верности, власти, денег, страха. Она проходит стадии, постепенно от них отказываясь, поскольку они перестают работать.

Поскольку пряников все-время нехватка, для дрессировки остается только кнут. А когда применяется только кнут, пряников никогда и не будет.

Вся деятельность ведет к непониманию, жестокости, раздражению. Все эти пункты усиливают друг друга. Из этого состояния бытия и рождается мысль о непричинении страданий как о главной идее. И к отказу от деятельности, поскольку она причина страданий. Поздние цивилизации всегда приходят к буддистским принципам. Они — не попытка к жизни, они — обезболивающее.

Почему будущее никому не нужно и не интересно? Потому что люди чувствуют нарастание боли — и с возрастом, и с поколениями — и они не хотят этого дальнейшего нарастания при понимании, что оно неизбежно.

Поздние цивилизации обладают максимально совершенной техникой, позволяющей освободить труд большинства людей. И спрос на труд происходит не как спрос на выполнение работы, а как спрос на издевательства над людьми под видом труда.

Боль и страдания становятся тоже товаром; чужая боль облегчает собственную. А поскольку боли много, её становится нужно еще больше. Боль вполне естественно встраивается в цепочку одномерных конвертируемых единиц — вместе со страданием, унижением, деструктурированием и тому подобными потребительскими товарами будущего.

И это не какая-то отдельная, «плохая» группа это проводит. Это проводит большинство, масса. Ей и самой больно, деградация и дегенерация все-таки, и через этот ад она пытается снизить эту боль. Но помогает плохо, порог отсечения боли возрастает, приходится творить еще большую боль. Боль становится аналогом товара, причем ходового, и встраивается в пространство одномерности и тоталитаризма. Если с моралью покончить окончательно, то разные виды боли появятся на полочках с товарами. Для представителей власти — скидки.

Из массы получается собрание калек, в котором каждый кричит о своем страдании, пытаясь заглушить всех других. Чтобы хоть кого-то было слышно, например, начальство, создается целая система распределения и регулирования боли. Естественно, государственная, централизованная и социалистическая. Боль нормируется, стандартизируется, она становится еще и шоу — от цирковых представлений до ночных ковровых бомбардировок городов. Со временем масса проходит очередной порог боли за очередным, уже не действующим, и становится все более жестокой.

Что такое дискуссия разных людей массы? Один начинает ныть: «нога болит, нога болит…» Другой приходит в бешенство и начинает вопить: «врешь, гадина, нет, рука болит, рука болит!» Потом они бросаются друг на друга и пытаются вгрызться в глотки друг другу. Где это увидеть? Почти в любом социальном или политическом интернет-обсуждении.

Проблема определения скотины как машины в том, что она чувствует боль и что она страдает. Для превращенного в скотину человека чувствовать боль — это последняя способность и последнее ощущение.

Обычно люди убегают от боли. Но после множеств неудачных попыток убежать некоторые начинают бежать на боль. В свое время люди сознательно шли на то, чтобы их скармливали львам на арене, тоже не от хорошей жизни. Смерть — это культурное, высшее, приобретенное, очень многие люди смерти не боятся. Боль — это биологическое, низшее, базовое, и все люди боятся боли.

В конце процесса у людей не остается ничего человеческого, кроме страдания и боли. И это тоже главная причина, по которой цивилизации прекращаются. Продолжение жизни видится продолжением боли. Продолжать такое действительно не стоит.

Чем больше система, тем в большей степени она может быть машиной. Цивилизация всегда большая машина, чем нация. И цивилизация всегда неуправляемая машина, чем больше машина — тем меньше она может управляться.

Цивилизация есть машина, которая отдает людям приказы. Приказы формируются исходя из внутренних инерционных тенденций цивилизации как машины, а равно как типовые рефлексивные реакции на изменение среды. Данные собираются машинами, анализируются, данные поступают в машины, где их ждут команды «если» и программы, готовые запуститься. Приказ реализуется через сходные участки кода, которые одинаково содержатся в цивилизации как машине и в каждом человеке как машине. Когда человек получает команду на включение нужного кода, уже содержащегося в нем, человек не думает, а исполняет. Физически цивилизационная машина находится в разных людях, детали большой машины рассредоточены по разным людям. Через сеть всех разных людей происходит трансляция команд всем. Люди получают уже не свой код, а код усредненный между своим и инерционно-цивилизационным. Люди бессознательно генерируют эти коды, в сумме их обработки получается цивилизация. По аналогии с муравьями — муравьи бессознательно генерируют эти коды, в сумме их обработки получается муравейник.

Пример: в миллионах людей сидит программа «замуж!»; попытка реализации огромного числа этих программ приводит к требованиям, в том числе к огромному числу косвенных требований, потом к конфликтам требований, и эти конфликты требований задают законы для государства. А далее эти законы становятся инерционными и начинают действовать сами по себе, вызывая поток следственных действий, уже из самих ранее принятых законов. Такое продолжается до тех пор, пока поток законов не приобретает направления антиантропности-античеловечности. Причина в том, что код оказывается усредненным, универсализированным, через то — отчужденным от людей, в массе не соответствующих ни одному человеку. И дальше законы, направленные на повышение рождаемости, ведут к снижению рождаемости, а законы, направленные на защиту женщины, доставляют женщинам множество еще больших проблем.