Сергей Морозов - Цивилизация, машины, специалисты. Человейник. Инсектоиды

Свобода и человейник — взаимоисключающие понятия. Капитализм против социализма и подобные варианты — размылось, перепуталось, устарело. Свобода против человейника — перспективный вариант.

Инсектоидам свойственны заложенность программы, запрограммированность функций и отсутствие свободы выбора.

Инсектоидность — это одномерная, однофункциональная функциональность насекомого. У насекомого нет свободы выбора. Насекомое действует только согласно заложенной при рождении программе. «Одномерная» в данном случае означает, что насекомое не может заменить измеряемое в одних единицах на несоизмеримое.

У насекомых наследование происходит по программе, королевой становятся по генетической программе, а не за какие-то заслуги. В человекоулье, в человейнике наследование происходит по программе передачи ресурсов, и должности распределяются по наследству. Программа — это и есть набор унаследованных элементов-кодов, к которым можно добавить символьную информацию, в том числе имущественную и денежную у людей. Это еще один пункт, по которым люди и насекомые будут совпадать. Муравьиная королева получила свое положение по наследству. Власть и ресурсы передаются в позднем обществе по наследству. Точно так, как отсутствие власти и отсутствие ресурсов.

Инсектоидность как процесс — механистическая деятельность без выбора, функционирование в режиме множественных циклов. Наследование и наследственные функции у инсектов и инсектоидов не допускают выбора. В какой роли родился — ту роль и нужно исполнять. У людей тоже есть ограничения по этой линии, например, мужчины-женщины. Но в меньшинстве ситуаций выбор есть. Это меньшинство ситуаций вполне достаточно для реализации и для идентификации — по идее. А если число таких ситуаций выбора сокращается, то можно начать борьбу за расширение числа вариантов выбора, за свободу. А если это нельзя сделать — это уже среда инсектоидов.

Люди, помнящие о прежнем мире, где распределение корректировалось через таланты и способности, и через вложенный труд, очень болезненно воспринимают новый мир инсектоидности, где все блага, и ресурсы, и социальные роли, за ничтожным исключением сверхспециалистов, наследуются, а при наследовании еще и концентрируются.

Мораль основана на выборе, когда человек может выбрать что-то одно из вариантов, и этот выбор бы стал его характеристикой.

Мораль производна от свободы. Мораль есть система выбора. Например, человек может выбрать достоинство или деньги. И этот выбор будет характеристикой человека.

Честь или деньги — такой выбор сам по себе предлагает многомерность, два варианта. Потом в цивилизации остается один вариант, а потом, увы, вообще ни одного. Наступает мир будущего (он же мир последнего римского прошлого), где единственной свободой, согласно Сенеке, будет пойти и повеситься. Сенековское «повесься» — это не выбор; конечно, и такой выбор возможен, но это не выбор для жизни.

То, что человек выбрать не может, его человеческой характеристикой быть на самом деле тоже не может.

Человеческие системы многомерны, поскольку многомерность эффективна в среде конкуренции групп (на самом деле частично); многомерность эффективна, поскольку расширяет возможности свободы выбора с одного измерения на несколько. Одномерность бывает эффективной, но тоже только частично; многомерные системы оказываются более эффективными чаще, поскольку охватывают больший диапазон выборов и возможностей.

Мораль есть измерение, мера. Еще одно измерение всего, в том числе самого человека: насколько он моральный, в какой морали. Одномерные системы это измерение не признают по своему определению, отторгают его и конфликтуют с ним, поскольку нет конвертации.

Искать рациональное в морали — привилегия исследователей, и то сомнительная. Когда человек начинает искать рациональное в морали — прекращаются и мораль, и человек.

Человек без морали совершает ошибки еще и в силу своей ограниченности, в силу своей одномерности в многомерном мире. Поэтому тем, кто думает о своей безопасности, не стоит доверять людям без морали — даже если эти люди под контролем страха наказания.

Когда нет выбора, то есть только закон, а мораль невозможна.

В процессе превращения людей в инсектоидов мораль превращается в закон. Сначала становится невозможным выбор преступления; не окупается, наказание непропорционально риску. Потом становится невозможен моральный выбор, поскольку мораль частично исчезает, частично превращается в закон. Потом становится невозможен выбор вообще, поскольку запрещено. Далее становится невозможен выбор, поскольку начинается такая деградация, что выбирать уже становится не из чего.

Первый уровень подрыва морали — формализация и профанация. Второй — замалчивание и далее преследование за моральные термины.

Мораль мешает одномерным, вызывает у них чувство дискомфорта и создает проблемы. Моральная сторона есть уязвимость. Но моральную уязвимость нельзя убрать частично. Нельзя сказать, что одно и то же может быть и морально, и аморально, поскольку сделано разными людьми. И мораль приходится убирать полностью.

У насекомых нет самосознания и нет рефлексии. Функционируя, они не знают, что функционируют. И тем более не знают, зачем функционируют. В инсектоидных необществах люди тоже не знают, зачем функционируют, но могут повторить заложенную в них формулу. Но реально они этого не знают — люди-детали не могут знать целого, как и насекомые-детали.

Например, насекомые максимально специализированы. Поэтому больше специализации (в особи — в противоположность общему) — больше инсектоидности.

Главное про рефлексию — в тех же определениях — обычно теряется. А главное — через рефлексию и определяется «Я». Нет рефлексии — нет и никакого «Я». У животных «Я» нет. Когда собачка радуется, она не знает, что это именно она радуется, например. Представить, как может жить существо без «Я» — очень сложно. Потому что это бытие, подобное машинному. Животные и есть ведь биомашины. Люди с утраченной рефлексией — по этому параметру тоже.

Для рефлексии нужно абстрактное мышление. Некоторые люди со слабым уровнем развития не могут освоить принцип «Я», высказывая свои желания про себя в третьем лице.

У насекомых рефлексии нет, и «я» тоже нет. Поэтому чем меньше рефлексии — тем ближе к насекомым.

Что такое отсутствие рефлексии? Тело летает, крылья машут, цветы идентифицируются, хоботок выкачивает нектар, нектар поступает в брюшко, груз летит в улей. Но никакого «Я» не существует, понять эти процессы изнутри некому, как у самолета на автопилоте. Люди во власти часто наделяются какими-то человеческими свойствами, и некоторые свойства у них действительно есть — например, действия, направленные на компенсацию своей неполноценности путем издевательства над людьми. Но эти свойства не транслируются во властном режиме, они остаются в личном режиме; во властном режиме как раз рефлексия отключена, и личности, наделенной рефлексией, не существует. Это Бисмарк мог когда-то написать письмо королю, договориться и далее стать канцлером; более король письма не читает, и вообще ничего не читает, он только функционирует подобно пчеле, совершая перемещения и рукодвижения безо всякой рефлексии, без «я». Люди с людьми в большинстве случаев договариваются. А у людей с инсектоидами — не получается. Инсектоидам не хватает сложности-многомерности для понимания людей и понимания смысла.