Людвиг Клагес - Космология Эроса

«Кто хорошо это понял и умеет отличать волю от идеи, а идею от ее явления, для того мировые события будут иметь значение не сами по себе, а лишь постольку, поскольку они — буквы, по которым может быть прочитана идея человека. Он не будет думать вместе с людьми, что время действительно приносит нечто новое и значительное, что с помощью времени или в нем осуществляется нечто безусловно реальное, или же само время как целое имеет начало и конец, план и развитие и своей конечной целью ставит полное усовершенствование (согласно своим понятиям) последнего поколения, живущего тридцать лет. И поэтому он не призовет вместе с Гомером целый Олимп богов для направления временных событий, как не признает вместе с Оссианом фигуры облаков за индивидуальные существа; ибо, как я сказал, и те, и другие имеют одинаковое значение по отношению к являющейся в них идее».

Мы видим, как мир богов, а также любой мир поэтических образов, что близки к мифическим, приносятся в жертву во имя мира понятий. В противоположность всеобщему значению простых понятий все-таки можно использовать понятие «идея» для действительного первообраза, неизменно мгновенного и потому безвозвратно уникального. В данном случае мы должны серьезно помыслить, что же из этого следует.

Если бы это были люди, животные, растения, лес или звездное небо, мы говорили бы о них как об отдельно взятых вещах в общем временном потоке нашего мира. Лес, который я вижу из своего окна, сегодня является тем же самым лесом, что был и вчера, а завтра будет тем же самым лесом, что был и сегодня. Итак, я пришел к пониманию леса, так как отошел от всего происходящего во времени, в особенности моих переживаний, и каждое мое впечатление привязал к настоящему моменту. Как видим, общее в данном случае определено ярче всего тем, что мы можем вернуться к нему в любой момент времени. В нем ничего бы не изменилось. Если бы, например, пришлось вырубить лес, то в моем сознании не отложилось бы, что это тот же самый лес, что стоял там раньше. При возможности реально уничтожить любую вещь. Но даже божественное всесилие не заставило бы ее существовать саму по себе. Или же — нельзя изменить случившееся. Если говорить о том, что мы подразумеваем, когда ведем речь о вещах или процессах, а точнее говоря, о предметах, то это уникальный живой образ, отмеченный чрез мгновенный взгляд на всеобщую природу. Но тогда ни один первообраз не может походить ни на одну вещь!

Представьте себе двух людей, которые симпатически связаны между собой, когда их любовь (так сказать) расцветает. Но этого не случится, если в течение нескольких недель в любой произвольный момент, в любую минуту они находятся на одном и том же уровне восхищения!

Как временем огонь ее притушен. Таится в самом пламени любви Как бы нагар, которым он глушится; Равно благим ничто не пребывает, И благость, дорастя до полноты, От изобилья гибнет.

У. Шекспир

Они будут существовать совместными часами и минутами преходящего блаженства и даже экстаза, за которыми последует время потухания, когда каждый из двоих жаждет блаженной дрожи, но тщетно ищет причину того, почему она не возвращается. Переживание любящего (хотя он об этом едва ли знает) направлено не на конкретного, постоянного человека, а на его образ, подхваченный потоком времени. Поэтому великая и трагическая судьба великих влюбленных воздает должное заблуждению, будто бы эротическое состояние является продолжительным. Из молодой девушки вырастает женщина, женщина становится старухой. Из юноши вырастает мужчина, мужчина становится стариком. Каждый раз это один и тот же самый человек, который проходит по всем этим ипостасям, каждая из которых удалена друг от друга. И только в образе, который самостоятелен от подобия вещи, многое зависит от Эроса! Если Шопенгауэр говорил, что надо отказаться от проявления, чтобы перейти к идее, то мы утверждаем почти обратное: надо отказаться от понимания содержания, то есть от предмета, чтобы в итоге прийти к образу. И это относится не только к эротическому порыву, но и к созерцанию образов вообще. Я могу сотни раз видеть из своего окна лес, но испытывать к нему отношение как к предмету, о котором мыслит ботаник. Но в какой-то момент этот лес окажется залитым золотом вечернего солнца, и тогда мой взгляд изменит «Я». И тут моя душа узрит то, что никогда ранее я не видел. Может быть, это случится только на одну минуту, может быть, даже не несколько секунд. Будь это длительный или короткий промежуток, но я увижу первообраз леса. И этот образ уже не вернется ни мне, ни кому-то другому. Возможно, в этой части рассуждений возникнут возражения. Если лес является содержанием понятия, то можно утверждать, что тот, кто видел его на уровне образа, вообще не видел леса. Но если бы это произошло, то можно было бы утверждать, что удалось избавиться от оков «Я», то есть низвергнуть Дух и его понятия! Мы даем ответ, стараясь положительно переписать первообраз.

И тут мы видим, что всякое содержание воззрения несравнимо больше, нежели то, что исходит от него. Так, например, предмет, который подразумевает понятие «леса», и сам по себе вполне определенный лес не имеют никакого отношения к той цветовой гамме, которой он играет в зависимости от разного освещения. Но в момент моего созерцания, когда лес погрузился в лучи заходящего вечернего солнца, эта таинственная вибрация никак не отделима от того образа, что я переживал. В другой раз лес может качаться под ударами сильного ветра, и я снова смогу увидеть его первообраз, хотя в данном случае он будет совершенно иным, нежели прежде.

По сравнению с вполне предсказуемым восприятием, впечатление оказывается более богатым, а многочисленные свойства, которые никогда не могут быть разделены между собой, являются вполне предсказуемыми характеристиками. Однако мы можем столкнуться с возражением, весьма характерным для абстрактного мышления, что не всегда возможно отличить действие по восприятию от акта созерцания. Если использовать светочувствительную пластину, то она вполне способна уловить мгновенное впечатление от восприятия вещи и даже сохранить то, что она уловила на уровне образа. Но, в отличие от подлинного впечатления от прочих вещей, мы хотели бы вспомнить причину, по которой между ними не существовало и не могло существовать никаких различий в том, что для экстатического восприятия было бы несколько иным, нежели «лес». Как только что указывалось, из образа впечатления извлекается воображаемая вещь. И это единственное сходство между нею и содержанием самозабвенного созерцания. Ибо первообраз — это явление сущности мира, а потому самая подлинная действительность не явлена как сущее и обретенное, но рождается лишь из соприкосновения полюсов воспринимающей души с воздействующим деймоном. И от этого являются знаки. Это сиятельный трепет, который исходит в момент становления. Первообразы снабжены нимбом — это то самое впечатление, которое способен вынести Дух. Разложение нимба и анализ его составных частей являются напрасными. Напротив, мы можем попытаться пробудить в нашей памяти воспоминания о нем, подразумевая образные последствия. В лирике Древнего Китая говорится о королевской невесте как о «дереве в шелковом лесе». В одном из эпизодов индийской Махабхараты полуобнаженные герои обрисованы словами: «Тот, кто является красотой пламени, покрытый узором дыма». Сонет Эйхендорфа про умершую возлюбленную заканчивается словами: