Людвиг Клагес - Космология Эроса

Греческие гилики глядели широко раскрытыми глазами на благоустроенную и находящуюся в центре мироздания Землю. Рощи, скалы и шум морского прибоя виделись словами гимна во славу богини зари — Эос, которые гремели колоколами под сводами эфира. Пламя поднимается в соседние пространства, пролитый дождь оплодотворил плененную землю, освежающий ветер разгуливает средь вершин, связывая воедино верхнее и нижнее, близкое и дальнее, Землю с другими светилами. Все находится в движении и брожении, заявляет о себе, возникает и исчезает — и этим живет. Инстинкты и желания, войны и братание, тяга к насыщению и соитию пронизывают воздух, высвобождают стихию праздника, тянут небесный огонь в объятия болот, питательным туманом исходят в солнечный жар. Вера во всемогущую жизнь, в панмиксию и бесконечное преобразование наполняет кровью миф, который становится системой для древних мыслителей. Однако даже если бы они сразу отошли от него к границам восприятия и даже если бы учли цикличное возвращение полюсов действительности, то они едва ли покинули бы сферу геоцентричности, даже если бы дополнили свои познания нынешними сведениями. Их видение было обращено в пространство! Возьмем европейско-античное пространство с мифами, символами, учениями о мудрости, эпоса-ми Гомера, эолийским ладом и лирикой Пиндара, трагическими хорами, храмами и скульптурами: оно обладает формой завершенной сферы, видимая часть которой представлена в форме шатра или купола, раскинувшегося над земным ландшафтом. В античности ощущение жизни было космическим, а макрокосм оказывается отраженным в микрокосме. Это является открытием Аристарха, так как его пространство — это макрокосмическая ячейка, которая заключает в себе все происходящее, подобно наполняемому водой кувшину. Он проецирует небесные образы на образ земли в рамках земного дома. Античное пространство было ближним пространством — οικος. Но разве иначе обстоят дела с космосом у так называемых “дикарей”? Некоторые полинезийские племена пребывают в твердой уверенности, что на горизонте земля притягивает к себе небеса и удерживает их там. По этой причине они называют чужаков «папаланги», то есть “дробящие небо”, так как они уверены, что те прибыли к ним из другого мира! Но что говорит нам о близком характере первоначально пережитого и как это сочетается с учением о созерцании, которое способно узреть существенные особенности образов именно при удалении от их содержания?»

Только что мы привели отрывок еще не опубликованной работы, посвященной проблеме возникновения астрономической системы Коперника, которая подробно разбирает интересующие нас моменты и фактически подводит к ответу. Из осознания того, что οικος Вселенной разорвал «бесконечность» коперниковского пространства, можно было бы относительно точно именовать Эрос Древности как Эрос ближний. Но теперь мы можем и имеем право доказать и даже обязаны дать четкое понимание созерцательного сознания и предметного сознания с учетом расширенного толкования понятия «Эрос дальний». Это должно позволить нам использовать его для всех народов и времен без исключения. Однако мы должны предусмотреть возможные возражения, касающиеся различий в ранней и новой истории двух расово-племенных групп, а именно римско-греческого этноса (который, согласитесь, отнюдь не «природный народ») и восточных племен, прежде всего доисторических индоевропейцев. Многие из древних ведических гимнов, хотя и проникнуты коперниковским пространством, все-таки отражают блеск его образа, и ничего подобного мы не найдем ни в лирике Эола, ни в трагике Гомера. Индийская архитектура взяла больше, чем на тысячу лет отставшая европейская с пейзажными чертами романтизма и позднего барокко. Но и в западной древности вновь и вновь появлялись личности, которые проталкивали идею Ойкоса. Можно назвать, например, Аристарха Самосского, но прежде всего Гераклита с его отрицанием статичности и прямо-таки противоположными умозаключениями о реальности «вечного потока». Кстати, это и есть «Эрос далекий» в его расширенном толковании.

Если предмет может быть как бы удаленным, по крайней мере, от созерцательного образа, и как бы отраженным от реального образа, то бесконечность пространства безгранично удаленный образ может приближать и приближать. А потому в итоге возникает опасность того, что он может стать предметно обособленным. Если бы мы задались вопросом, как можно отличить близкий образ от самого удаленного предмета, то мы обратили бы внимание, что это отрицательный знак неприкосновенности всех образов. Как мы уже говорили выше, тайну можно не только услышать, но и почувствовать ее запах, попробовать на вкус. В следующей главе мы попробуем объяснить на примере дегустации, что при использовании вкусовых особенностей задействованы ключи, присущие способности созерцания! Строго говоря, невозможно ощупать любой предмет, который находится на небольшом удалении. Но если мы будет строго придерживаться прочности явления, то нет такого далекого или условно далекого предмета, который нельзя было бы переместить в ощутимую близость. Будь то его движение к созерцателю или же движение созерцателя к предмету. Если свойством земного тела является хорошая осязаемость как на удалении, так и будучи приближенным, то это не его собственная отличительная черта, а характеристика действительного небесного образа.

Близость и удаленность являются дополняющими друг друга полюсами не только пространства, но и времени. Мы визуализируем временное расстояние от созерцаемого образа при помощи пространственной модели. Пространственно удаленные места на (неприкосновенном) расстоянии также являются временными отрезкам. Проще говоря (как мы сообщали выше), время — это душа пространства. Кажется, что за помощью к естествознанию мы можем обратиться лишь в единичных случаях. Ведь для того, чтобы научить нас основам астрономии, требуется свету Сириуса добраться до ближайшей звезды, а это занимает несколько лет. Поэтому, созерцая его, мы полагаем акт восприятия в настоящем времени, но свет этот уже долгое время находится в прошлом! Однако даже если мы будем свято уверены в том, что завтра наука отвергнет это представление как заблуждение, то мы все равно используем для определения расстояния от Сириуса до Земли удаленный образ Сириуса. Мы говорим не об отрезке в милю или даже расстоянии в световых годах, о той удаленности (в какой-то мере удаленности «в себя»), которая непосредственно воспринимается при созерцании образа (то есть предпонятийно).

На песчаном берегу моря, пребывая в состоянии крайнего покоя, отказавшись от суетных мыслей, можно себе представить, что даль горизонта, обозначенная цепочкой облаков и дымом трубы исчезающего парохода, как в зеркале сознания, отражается в глубине пространства, а также тонут образы, вызванные воспоминаниями о безвозвратно ушедшей молодости. И будет найден похожий, кто вообще может найти дары во внутреннем царстве.