Тимоти Мортон - Стать экологичным

Когда мы живем так, словно верим в дуализм субъекта и объекта, который как раз и представляет собой модус, в котором мы обычно мыслим мир (даже если придерживаемся его бессознательно), возникает одно следствие: нам сложно принять то, что на самом деле логичнее и в конечном счете понятнее. Когда вы анализируете кошмар, выясняется, что насекомые и чувства, к ним испытываемые, в равной мере составляют аспекты вашего сознания. Возможно, насекомые — это неприемлемые мысли, которые вы как раз начинаете осознавать. Сильная сторона психоанализа и некоторых духовных традиций, таких как буддизм, в том, что они позволяют нам усвоить следующую идею: мысли и тому подобное не являются всецело «вашими», и это в каком-то смысле путь к освобождению, поскольку значение имеет не то, что вы, собственно, думаете, а то, как вы думаете. Вам известно, что факты никогда не существуют просто «где-то там», как консервы, которые терпеливо ждут, пока их заберут. Вам известно, что идеи служат кодами для установок, поскольку идеи всегда предполагают определенный способ их мыслить , то есть установку, и этим объясняется то, как работает пропаганда. Рассмотрим очень простой пример: термин «пособия» вызывает чувство презрения к их получателям, в отличие от слова «льготы». После 2010 года британской Консервативной партии удалось склонить почти все средства массовой информации к тому, чтобы говорить «пособия», а не «льготы», в результате чего к их сокращению стали относиться равнодушнее. Именно по этой причине замечательным упражнением, обучающим тому, как не вестись на пропаганду, выступает чтение поэзии. Дело в том, что стихотворение не то чтобы хорошо объясняет, как следует отнестись к идеям, в нем представленным. Если я говорю: «Иди сюда!» — понятно, что я имею в виду, но если я говорю: «Это старый моряк» [21] Имеется в виду «Поэма о старом моряке» («The Rime of the Ancient Mariner») С. Кольриджа. — Примеч. пер. , — вы можете растеряться. Благодаря чтению поэзии появляется определенное поле для маневра между идеями и способами их разделять. В свою очередь, пропаганда устраняет это поле.

Если начать думать о биосфере как о тотальной системе взаимодействий между формами жизни и средами их обитания (в большинстве случаев это просто другие формы жизни), похожей на то, что происходит в голове спящего человека, начнут происходит всякие интересные вещи. В подобной биосфере всё является симптомом биосферы. Нет ничего «постороннего», что не соотносилось бы с определенной позицией внутри нее. Я не могу подавить свои мысли, поскольку они всё равно проявятся в моих кошмарах в виде мерзких насекомых. Я не могу избавиться от ядерных отходов, спрятав их под какой-нибудь горой. Если расширить используемый пространственно-временной масштаб вплоть до момента, когда гора развалится, выяснится, что на самом деле я не сумел спрятать отходы раз и навсегда. В мире экологического сознания невозможно замести сор под ковер.

Эта биосфера включает еще и все мысли (и кошмары), которые бывают у нас. Она включает в себя желания, надежды и идеи насчет разных биосфер. Она не является чем-то просто физически размещенным на Земле. Она феноменологически размещена в наших проектах, задачах, вещах, которыми мы занимаемся. Предположим, к примеру, что мы решили переехать на Марс, чтобы избежать глобального потепления. Нам надо будет создать с нуля пригодную для нас биосферу, поэтому у нас возникнет та же проблема, что и на Земле, — быть может, даже намного хуже, поскольку в этом случае мы начинаем с самого начала. В плане опыта мы всё равно остаемся на Земле, причем «опыт» тут является немного неловким и неряшливым синонимом для феноменологии, как она понимается в философии. Неловким и неряшливым именно потому, что он требует доказательства множества вещей, в частности идеи о том, что есть своего рода «объективный мир» и что «субъективность» от него отличается. Тогда как феноменология той или иной вещи — это логика того, как вещь является, как она возникает или случается . Если мы переедем на Марс, переезд будет явлен в земном модусе, и неважно, какие координаты будут показывать нам карты.

Так что неверно говорить, будто биосфера находится «в» каком-то уже существующем пространстве. Биосфера — это сеть отношений между такими существами, как волны, кораллы, идеи о коралле, танкеры, из которых выливается нефть, — то есть сеть, которая сама является полноправной сущностью.

Когда теоретик систем Грегори Бейтсон писал об «экологии разума», он имел в виду, что психические проблемы в этом смысле являются экологическими [22] См.: Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума: избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии: в 3 кн. М.: КомКнига, 2010. . То, как соотносятся друг с другом ваши мысли, равно тому, что называется «сознанием», а сознание подобно биосфере. Хотя сознание состоит из мыслей, оно независимо от мыслей, оно влияет на них как самостоятельная причина. Если вы испуганы, вы будете думать о пугающих вещах. Это так называемая «нисходящая причинность». Такая вещь, как климат, может влиять на такую вещь, как погода. Нельзя сказать, что климат — это просто график, отображающий связь погодных событий друг с другом. В нем есть нечто реальное. Вы не можете свести биосферу к ее составным частям, так же как нельзя свести свое сознание к составляющим его мыслям. В то же время вы не можете свести свои мысли к тому, о чем эти мысли, или, наоборот, к тому, как вы думаете о данной мысли: вам нужно и то и другое, поскольку мысль представляет собой многообразие. Всё это ведет к одной очень интересной идее: возможно, каждая вещь — многообразие . Или, в терминах Бейтсона, «система». Система отличается от вещей, из которых она сделана. Возможно, быть психически здоровым означает знать, что то, что вы думаете и как вы это думаете , связаны друг с другом.

Проблему может создавать не собственно то, что вы думаете, но то, как вы думаете. Другими словами, есть мысли о мыслях. Возможно, если изменить то, как мы думаем о таких вещах, как коралл или белый носорог, мы улучшим свое экологическое здоровье. Не исключено, что психическое здоровье и экологическое «здоровье» связаны друг с другом. Я считаю, что люди травмированы тем, что они порвали свои связи с нечеловеческими существами — связи, которые сохраняются в глубинах наших тел (например, в нашей ДНК, ведь пальцы, легкие или клеточный метаболизм бывают не только у человека). Мы порвали эти связи в социальном и философском пространстве, но они всё же сохранились, подобно мыслям, которые мы считаем невозможными и которые просачиваются в наших кошмарах.