Тимоти Мортон - Стать экологичным

Это пункт (1). С ним странным образом связан пункт (2). В каком бы мире я ни был, он никогда не бывает завершенным и полностью моим (я сам никогда не бываю вполне своим). Я не могу добавить королевскую печать, особое условие, цветочный венок или вишенку на торте, которая бы гарантировала, что он был всё время с начала и до конца совершенно самотождественным. Это важные новости, поскольку выходит, что понятие мира является пористым : я могу разделить свой мир с тигром, а тигр может разделить свой мир со мной. Наши миры могут пересекаться. Хайдеггер утверждал, что только у людей есть по-настоящему богатый «мир», тогда как другие формы жизни, шныряющие вокруг («животные»), «скудомирны», а такие вещи, как камни, и вовсе не имеют мира. У него нет причин утверждать подобное, к тому же, что еще хуже, отсюда следует, что для Хайдеггера мир полностью запечатан и целен, чего не может быть по его же собственной теории, утверждающей, что вещи не могут схватываться напрямую. Нацизм для Хайдеггера был способом заблокировать наиболее радикальные выводы собственной теории, проигнорировать их, спрятаться от них в антропоцентрическом бункере. На самом деле многие философы, начиная с Канта, пытались так или иначе спрятаться от непомерной странности собственных теорий, чтобы те не выскочили за пределы той функции, которой, как они сами считали, должны были ограничиваться их идеи, — возможно, они боялись того, что подумают люди, или же того, что они сами могли подумать и что, вероятно, расходилось с тем, как они проживали свои жизни в каком-то ином отношении.

Я могу обменять эту вещь, которую в хозяйственном магазине называют молотком, на ту, что мы называем деревяшкой, или же на вон ту засохшую колбасу из оленины… и использовать ее, когда понадобится орудовать молотком. Я всё еще орудую молотком, хотя данный метод может сработать не так хорошо, если мясо в колбасе недостаточно затвердело, к тому же на стене могут остаться жирные пятна. Неважно: я, по крайней мере, показал, что есть четкое отличие между вещами, которые называются или называемы молотком, которые выглядят или крякают как молотки, и собственно «работой молотком», которая включает в себя стены, картины и мое желание поработать молотком, равно как и желание произвести впечатление на гостей, собравшихся на ужин, моей новой замечательной картиной. Такие феномены, как работа молотком, не могут действовать, пока не будет вещей, которые могли бы служить еще и посадочной площадкой для мух, с кусками металла на одном конце, вещей, которые не исчерпываются моей задачей, в которой надо поработать молотком. Словно бы ниже верхнего слоя гуссерлева океана, в котором резвятся все эти рыбы — такие как надежда, желание или мысли о том, что надо прибить картину молотком к стене, — находился искрящийся коралловый риф из всевозможных вещей, от которых рыбы зависят. Но это уж точно не вещи из бабушкиного сундука. На них на самом деле невозможно указать прямо, поскольку указание — это еще один способ доступа, такой же успешный или безуспешный, как и забивание молотком. Указание на вещи не исчерпывает того, каковы они есть.

И этот коралловый риф вещей включает в себя еще и биосферу.

Биосфера — не просто удобный ярлык для кучи вещей, скрепленных друг с другом. Биосфера — не просто контекст, который проявляется, поскольку я определенным образом интерпретирую кучу вещей. Биосфера — совершенно особая, самостийная вещь, которая отлична от своих частей и которая включает в себя деревья, червей, кораллы, а также идеи о биосфере. Так что общая картина заключается в том, что ваши идеи о биосфере и формах жизни, чувства и планы, с ними связанные, — всё это сосуществует с самими формами жизни и биосферой. Они часть того, что связано друг с другом. Вы не вне биосферы и не заглядываете в нее. Вы приклеены к ней, причем надежнее, чем мог бы сделать какой-нибудь суперклей.

Как так? Мы приклеены к биосфере феноменологически . Это значит, что, даже если вы удалитесь от нее физически, — можно взять рулетку и представить, что вы на расстоянии двухсот тысяч километров от Земли, за пределами ее гравитационного поля, — вы всё равно останетесь «в» ней в феноменологическом смысле, основанном на философском аргументе того рода, что я как раз здесь рассматриваю. Повторю то, что уже сказал раньше: представьте, что вы желаете переехать на Марс, поскольку здесь, на Земле, биосфера в совсем плохом состоянии. На Марсе вам надо будет воссоздать биосферу с нуля — так что у вас будет проблема даже хуже той, что на Земле. И хотя эмпирические измерения говорят вам, что вы в миллионах километров от Земли, на самом деле вы всё еще остаетесь на ней.

Не будет вполне точным — хотя это и кажется верным — сказать, что вещи похожи на продукты на полке супермаркета и что вы можете протянуться к ним из какого-то туманного пространства внутри так называемого «сознания» или «эго». Представьте себе Сатурн. Вы на Сатурне, прямо сейчас, по крайней мере какая-то часть вас. Вы мыслите в режиме Сатурна. Мыслите в тональности Сатурна. Ваш разум может быть где угодно, куда бы вы его ни поместили. Вы пребываете «в» биосфере в намного более сильном смысле, чем указывают Google-карты, когда они локализуют вас «на» какой-то улице. Вы «в» биосфере в том смысле, что вы «в деле»: вам она важна, вы озабочены ею. Вы повязаны с тем, что важно для вас. Вы образуете единство, и неважно, насколько вы близки или далеки в пространстве; вы феноменологически близки , даже если вы на другой стороне галактики.

То, что мы хотим сделать, то, как мы что-то чувствуем, и то, что мы хотим или ощущаем, — всё это смешано. Давайте рассмотрим это месиво, которое в другом месте я назвал переплетением [25] См.: Morton T. The Ecological Thought. Cambridge: Harvard University Press, 2010. . Вот как о нем можно сказать на официальном философском жаргоне: контекст релевантности структурно неполон . Месиво никогда не бывает совершенно правильной окружностью. Каждый раз, когда вы хотите что-то сделать, вы сталкиваетесь с гущей вещей, которые имеют значение для того, что вы собираетесь сделать. Если хотите пойти в супермаркет, вам нужна машина, которая требует дороги, а значит, должны быть правила уличного движения, которые зависят от мэрии, которая, в свою очередь, связана с устранением выбоин на дороге, а в выбоины попадают колеса вашей машины, когда вы пытаетесь добраться до супермаркета… и т. д. Понятно, что этот взрыв контекстуализации остановить невозможно.

Экологическое сознание — просто еще одно название для такого взрывного расширения контекста. Кости ноги не просто связаны с бедренными костями в смысле соизмеримости, а последние не просто точно так же связаны со свалками токсичных отходов. Все они имеют отношение друг к другу, и петля «отношения» не имеет формы правильной окружности, скорее это расширяющееся лассо, которое, видимо, способно охватить своей петлей всё остальное . Обычно мы пытаемся сдержать или как-то ограничить действие лассо. Однако экологическое сознание означает, что вы уже позволили ему захватывать всё больше и больше вещей, расширяться без конца.