Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Французское царство террора, начавшись в 1793-м, продлилось немногим более года, несмотря на то, что оно подготавливалось длительными и непрерывными внутренними и внешними политическими процессами, обострившимися в доселе невиданной в Европе степени. Новая Французская республика отстаивала свою жизнь на поле битвы и одновременно сражалась против большинства собственных граждан. В условиях такой борьбы за власть ужасы террора исторически кажутся уместными с точки зрения создавшейся политической ситуации. Драматизмом террора не скроешь тот факт, что он, по подсчетам его оппонентов, привел на гильотину всего от двух до четырех тысяч человек.

Совершенно иным был террор после Второй мировой войны. Вся его мотивация лежала за пределами политики, если понимать ее как борьбу за власть внутри культуры. Он не являлся [естественной] фазой этой борьбы. Разгромленная Европа была полностью оккупирована состоявшими на службе культурного дистортера армиями, которые не встречали физического сопротивления. Поэтому к преследованиям и массовым убийствам дистортер приступил из чисто мстительных побуждений.

Изощренное юридическое притворство — еще один признак культурной болезни. Столь продолжительная оргия самообмана в целях сокрытия явно бесчестного отношения к оппоненту не свойственна никакой группе внутри одной и той же высокой культуры. Достаточно сказать, что за пять тысяч лет всеобщей истории ничего подобного не зафиксировано.

О культурной дисторсии также ясно свидетельствует неограниченная продолжительность программы убийств. Организаторы данной программы не имели общих понятий о чести с людьми, которых они приговаривали к смерти, и готовы были продолжать ее вечно. Через три года после начала масштабы этого предприятия только выросли. В культурном чужаке даже не появилось отвращения к террору, которое испытали в свое время самые непримиримые якобинцы и парижские канальи .

Смехотворный, применяемый чисто для проформы, легалистский антураж, который ни в коем случае нельзя путать с «признанием вины» и «приговором» — еще один признак внекультурного происхождения [этого террора]. Западное правовое мышление никогда не посягало на упразднение европейской чести, даже если применялось к политическим, экономическим и религиозным вопросам под маской «чистого» правового мышления. Но культурный чужак не обладает тонким чувством меры и не снимает маску, даже будучи узнанным.

Не является программа осуждения «преступлений» и проявлением варварства, поскольку варварство еще более нетерпимо к хитроумным трюкам законников, чем чувство чести лучших представителей высокой культуры. Поэтому при оккупации Европы русские не совершали убийств за «преступления»: они просто убивали, когда считали нужным, без судилищ.

Французский террор, несмотря ни на что, нес в себе позитивную для нации идею: убийства и разрушения производились с целью установления нового режима через устрашение и разрушение старого. Достигнув своей политической цели, террор иссяк. Однако террор после Второй мировой войны начался как раз с момента достижения политической цели, поэтому не имел никакого культурно-политического raison d'etre [89] Право на существование ( фр. ) — Примеч. пер. . Он мотивировался экзистенциальной ненавистью , а целью была просто тотальная апокалиптическая месть. Но месть не является частью культурной политики.

В предыдущей истории любые культурные группы всегда проявляли великодушие к побежденному неприятелю, принадлежавшему к той же культуре даже на стадии истребительных войн. Уничтожению подлежало только вражеское государство , а не все его подданные. Теперь же сама продолжительность «судов» засвидетельствовала культурную болезнь. Французскому террору понадобилось два дня, чтобы осудить на смерть даже такую важную персону, как королева Франции, но печально известные судилища по вопросу «концентрационных лагерей» тянулись многие месяцы, а Нюрнбергская пытка продлилась год.

Самый жестокий аспект этой системы в общем плане состоял, несомненно, в том, что она целилась в маленького человека, поскольку работала против миллионов людей. Для реализации грандиозной программы массовых преследований марионеточные правительства, поставленные американским режимом, учредили суды по «денацификации». Их жертвы лишались всех форм собственности, специалистов заставляли заниматься ручным трудом, юношам запрещалось учиться в университетах, занижались пищевые рационы — и все эти методы были позаимствованы из ленинской программы искоренения «буржуазии» в России. Оппоненты культурной дисторсии на годы бросались в тюрьмы. К семьям жертв было такое же отношение, поэтому они не могли оказывать никакой помощи.

Во всех своих аспектах эта программа, разумеется, противоречила документированным межнациональным конвенциям, связывавшим все западные государства общим культурно-межнациональным кодексом политической и военной чести. Эти конвенции являлись отражением западного чувства, в противном случае они не были бы заключены, и поэтому их полное игнорирование Америкой в ходе послевоенной оккупации Европы является решающим доказательством культурно-патологической природы этого широкомасштабного террора. Ни одна западная сила не принимала бы участие в затяжной жульнической попытке представить западное международное право в виде уголовного кодекса, поскольку в нем никогда не было уголовных статей. Но культурно чуждые элементы так никогда и не смогли прочувствовать то, что стоит за западными идеями и учреждениями точно так же, как европейцам были недоступны тонкости Каббалы или философии Маймонида.

Последнее и наиболее важное с духовной точки зрения — это безнадежная попытка добиться переоценки всех западных ценностей, которую предпринял террор. Жизнь и здоровье хозяина равносильно смерти паразита, а благополучие паразита означает болезнь и дисторсию хозяина. Поэтому любая естественная и нормальная реакция культурных элементов внутри Запада, направленная против культурно-патологических феноменов в западной цивилизации, изображалась преступной и порочной. Сопротивление культурной дисторсии, как и ее агентам, было объявлено «преступлением», а за поддержку европейской революции 1933 г. полагалась смертная казнь. Добиваясь переоценки ценностей, один американский чиновник, не являвшийся представителем западной цивилизации, дошел до того, что официально заявил, что будь сейчас жив Бисмарк, его бы тоже «судили» американские войска. И наконец, в пресловутом «десятом законе Контрольного совета» политические, военные, промышленные и финансовые лидеры Европы и ассоциированных восточных государств именовались не иначе как «преступниками».