Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Ответ дает сама эпоха: физическая энергия нужна для политических целей. Наука превратилась в поставщика терминологии и идей для техники. Техника в свою очередь обслуживает политику. С 1911 г. в воздухе начала витать идея «атомной энергии», но именно дух войны впервые дал этой теории конкретную форму с изобретением в 1945 г. неизвестным западником новой мощной взрывчатки, действие которой основано на нестабильности «атомов».

Техника практична, политика практична в высшей степени. У нее нет ни малейшего интереса к тому, имеет ли новая взрывчатка отношение к «атомам», «электронам», «космическим лучам» или к святым и демонам. Исторический способ мышления, который формирует настоящего государственного деятеля, не может принимать сегодняшнюю терминологию слишком всерьез, памятуя, как быстро была отброшена вчерашняя. Заряд, который за секунду может разрушить город с населением 200 тысяч человек, — вот это реальность, и она влияет на сферу политических возможностей.

Дух политики определяет форму войны, а форма войны со своей стороны влияет на ведение политики. Оружие, тактика, стратегия и плоды победы — все это определяется политическим императивом эпохи. Каждая эпоха подбирает для себя совокупность форм выражения. В богатом формами XVIII веке военные действия также подчинялись строгой форме, определявшей последовательность расположения и развертывания, как современная им музыкальная форма вариаций на тему.

После первого применения новой мощной взрывчатки в 1945 г. в западном мире возникла странная аберрация. По своей сути она имела отношение к остаткам материалистического мышления, но вдохновлялась также извечными мифологическими представлениями. Возникла мысль, что новая взрывчатка разнесет всю планету. В середине XIX века, когда была выдвинута идея железных дорог, доктора медицины говорили, что столь быстрое перемещение опасно для головного мозга, и причинить вред может даже сам вид мчащегося мимо поезда; более того, внезапный перепад давления в туннелях чреват инсультом.

Идея о взрыве планеты была просто новой формой старых представлений, содержащихся во многих мифологиях, западных и незападных: о конце света, Рагнарёке, сумерках богов, потопе. Наука подхватила эту идею и обернула во второй закон термодинамики. Технопоклонники много насочиняли о новой взрывчатке. Они не поняли, что это начало процесса, а не конец.

Мы стоим на пороге эры абсолютной политики, и естественно, что один из ее запросов — мощное оружие. Поэтому технике приказано во что бы то ни стало найти абсолютное оружие . Ей, конечно, это никогда не удастся, и тот, кто считает иначе, — просто материалист, что в XX веке значит провинциал.

Технопоклонничество совершенно не свойственно душе Европы. Созидательный импульс человеческой жизни не исходил от материи ни раньше, ни теперь. Напротив, сами способы испытания и использования материи являются отражением души. Наивная вера технического культа, что взрывчатка способна перестроить западную цивилизацию до основания — это последний предсмертный вздох материализма. Данную взрывчатку сделала эта цивилизация, и она сделает другие, но взрывчатка не делала и никогда не переделает западную цивилизацию. Западную культуру создала не материя, значит, она не способна ее разрушить.

Это все тот же материализм — путать цивилизацию с фабриками, домами и нагромождением машин. Цивилизация есть более высокая реальность, манифестирующая себя через человеческую популяцию, точнее говоря, через ее определенный духовный слой, обладающий наивысшим потенциалом для воплощения живой идеи культуры. Это сама культура создает религии, архитектурные формы, искусства, государства, нации, расы, народы, армии, войны, поэмы, философии, науки и внутренние императивы. Все они — лишь формы самовыражения высшей реальности, которую ничто из перечисленного не может разрушить.

Отношение XX века к науке и технике вполне понятно. Он не рассчитывает на них как на источник мировоззрения — он черпает его из другого источника, определенно отвергая любую попытку создать религию или философию из материализма или культа атома. Он, однако, находит им применение на службе своей безграничной воли к власти. Идея первична, и превосходство в оружии существенно для ее реализации, позволяя компенсировать огромное численное превосходство врагов Запада.

Оглядывая в целом предыдущие мировые события, западный человек осознает себя в фазе XX века. Он видит, где он находится, видит также, почему теперь ему следует сориентироваться исторически . Его внутренний инстинкт запрещал ему искажать историю на материалистический лад, подчиняя ее какой бы то ни было идеологии. Он видит эпохи предыдущих культур, которым соответствует его нынешняя фаза. Это «Период борющихся царств» в китайской культуре, переход к цезаризму в римской и эпоха «гиксосов» в египетской. Ни одна из них не являлась эпохой расцвета искусств или философии, все они были сосредоточены на политике и действии. Это периоды величайших свершений, максимального внешнего созидания и мышления огромными пространствами. Философы и идеологи, реформаторы мира к лучшему и торговцы искусством в эти эпохи, когда императив заставляет действовать, а не мыслить абстрактно, скатываются на уличный уровень.

Вследствие своей исторической позиции — в начале второй фазы цивилизации — душа западного человека имеет определенную органическую предрасположенность, и носители современной идеи с необходимостью должны думать и чувствовать так, а не иначе. Можно четко указать, как это выглядит в отношении различных форм человеческой и культурной мысли и действия. Для религии эта эпоха снова будет утвердительной, в противоположность отрицательному материалистическому атеизму. Каждый человек действия постоянно сталкивается с непредсказуемым, немыслимым, с тайной жизни, что исключает лабораторное отношение с его стороны. Эпоха действия живет бок о бок со смертью и оценивает жизнь по ее отношению к смерти. Никто не отменял старой готической религиозной идеи о том, что в свой последний миг человек проявляет свое содержание во всей чистоте. Пусть он жил как бездельник, но может умереть героем, и этот последний акт жизни создает его образ, который остается в памяти потомков. Мы не видим смысла оценивать жизнь по ее продолжительности, как это делал материализм, или верить в какую-либо доктрину бессмертия тела.

Между земным предназначением и отношением к Богу для западного человека нет противоречия. В начале сражения солдаты по обычаю молятся. Битва — это передний план, а тот, к кому обращена молитва, является трансцендентным: это — Бог. Наш метафизический императив реализуется в определенных жизненных рамках. Мы были рождены в определенной культуре, в определенную фазу ее органического развития, у нас есть определенные дары. Всем этим обусловлена земная задача, которую нам надлежит исполнить. Но метафизическая задача не связана никакими условиями, поскольку она одна и та же в любую эпоху и в любом месте. Земная задача — только форма высшей задачи, ее органический проводник (vehicle).