Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

В университетах и в большинстве книг представлены устаревшие подходы к политике. До сих пор внедряется доктрина, что существуют разные «формы правления», которые можно пересаживать с одной политической единицы на другую. Существует республиканство, демократия, монархия и т. д. и т. п. Одни из этих форм преподносятся как «хорошие», другие как «плохие». Пусть Европа будет оккупирована варварами, лишь бы не стала Западной империей, то есть имела бы «плохую» «форму правления». Лучше сидеть на рационе, предписанном Москвой и Вашингтоном, чем жить в гордой и свободной Европе с «плохим» правлением.

Это высшая степень идиотизма, который характерен для идеологов, лишенных души и интеллекта и занимающихся книжной политикой. Дело в том, что слово «политика» имеет двоякий смысл: она означает человеческую властную деятельность, а также, по словарю, раздел философии. В последнем случае, если под политикой понимать раздел философии, ее можно превратить во что угодно. В мире философии правит carte blanche . Однако подлинный смысл слова «политика» — это властная деятельность ; в таком случае, сама деятельная жизнь и есть политика. Это значит, что политикой управляют факты, и задачей политики является создание фактов. Таков единственно приемлемый в XX веке смысл данного понятия, и текущий, самый серьезный, момент нашей культурной жизни требует от активных людей абсолютной ясности ума, полной свободы от каких-либо признаков идеологии, независимо от того, выводится ли она из логики, философии или морали.

Итак, нам предстоит обрести такое понимание политики, которое отвечает внутренней потребности эпохи абсолютной политики.

Расстановка сил в первых двух мировых войнах была нелепой (как это получилось, мы рассмотрим в другом месте). Соответственно, результаты этих двух войн были также нелепыми. В обеих вроде бы одержало победу мировоззрение девятнадцатого века. На первый взгляд это так, однако фактически такое невозможно. Благодаря органической природе культуры и наций, которые она создает, прошлое не может одержать победу над будущим — у органической жизни всегда только две альтернативы: либо развиваться вперед, либо слабеть и умирать.

Западная цивилизация не погибла в этих страшных конфликтах, однако в политическом отношении скатилась на самое дно.

Первая из серии мировых войн создала новый мир. Рухнули все прежние представления об истории, политике, войне, нациях, экономике, обществе, культуре, искусстве, образовании, этике. Однако новым взглядом на эти вещи обладали только лучшие умы Европы, небольшой слой носителей культуры. К сожалению, политические лидеры Европы сразу после Первой мировой войны к этому слою не принадлежали, кроме одного.

Следующая война объяснялась тем, что новая идея, мировоззрение XX века, еще не охватило всю Европу. Половина ее продолжала играть в пагубную старомодную мелкодержавность. К лидерам, ответственным за это, хорошо подходят слова Гёте, который сказал: «Самая ужасная вещь в мире — это невежество в действии». Европа продолжает расплачиваться за злонамеренность и тупость этих лидеров. Ницше приветствовал такое нарастание российской угрозы, чтобы Европа была вынуждена объединиться, оставить ничтожную увлеченность политическим национализмом и мелкодержавностью. Это произошло не только в политическом, но и в культурном смысле: Россия полностью отошла от Европы и вернулась в Азию, откуда ее в свое время вытащил Петр Великий. Но Европа продолжала забавляться омерзительной игрой в границы и таможни, несерьезные планы, ничтожные проекты, маленькие секреты — даже после того, как увидела спектакль большевистской революции. Ницше мысленно предположил , что власть должна обладать мозгами, но забыл этого пожелать Европе.

В 2000 г. читатели с трудом поверят, что в 1947-м французский претендент на власть в своей программе обещал защитить Францию от Германии , и в том же году в Дюнкерке Англия и Франция заключили против Германии альянс. Америка с Россией позволили этим двум вчерашним политическим державам подписать этот безобидный договор — он никоим образом не мог помешать планам неевропейцев из Москвы и Вашингтона, поскольку был ориентирован не на будущее или настоящее, но только на прошлое. Может быть, люди, задумавшие и подписавшие этот союз, находились под влиянием коллективной галлюцинации, что за окном 1750-й или 1850 г., а то и еще более отдаленное прошлое? Когда в головах политиков путаница, страдают их страны.

Европа не пала бы столь низко, если бы новое, органически необходимое политическое мировоззрение было одинаково свойственно правящему слою всех европейских стран. Впервые во всей полноте это новое мировоззрение, которым автоматически проникается каждый, кто его понимает, излагается здесь.

В недавней истории — примерно с 1850 г. — мировая политика сама оказалась жертвой полного непонимания. Сыграли роль две вещи: первая — это экономическая одержимость наций нашей цивилизации в XIX веке, вторая — культуродисторсионное влияние Америки на некоторые регионы Европы. Экономическая одержимость постепенно породила представление, что политика — это нечто старомодное, что она только отражает прошлые экономические реалии и в итоге должна прекратиться. Поэтому война стала считаться анахронизмом.

В Америке в результате сложившихся там особых условий, уникальных в истории Запада, слово «политика» стало означать приверженность какой-нибудь группе или идее из лукавых побуждений. Американские политики постоянно обвиняли друг друга в политиканстве. Это говорит о том, что политика считалась чем-то лишним, недостойным, с чем должно быть покончено. Они действительно так понимали мир.

В Европе глубокое непонимание природы политики нарастало вследствие затянувшегося периода без войн между европейскими нациями, с 1871 по 1914 г., который выглядел доказательством того, что война и политика закончились. Идея настолько глубоко укоренилась, что 1914 г. показался только исключением, подтверждающим правило. Слабые умы в Европе и Америке испытывали внутреннюю потребность считать войну 1914 г. последней. Даже 1939 г. не смог ничего изменить, и эта война для них снова была последней. Люди подобных взглядов не стыдятся считать последней каждую новую войну. В глазах идеолога нормальной выглядит только его теория, а факты — абсурдными.