Гарет Джонс - Марксизм во времена Маркса

«С Марксом для исторической науки открывается новая эра. И все, кто принадлежит к марксистскому направлению, должны быть историками, как и Маркс. Кто не историк, кому история осталась чуждой, равным образом останутся непроницаемыми и для марксистской концепции в ее всеобщности» [274].

Марксистский историзм II Интернационала является сверстником формирования марксистской школы вокруг «Нойе Цайт». Определение марксизма, данное Каутским в 80-е годы, в 1908 году было им концептуализировано и облечено в формулировку, ставшую знаменитой: «Марксистский социализм в конечном счете есть не что иное, как наука об истории с точки зрения пролетариата» [275]. Два десятилетия спустя, по случаю семидесятилетия Каутского, американский марксист Луис Будэн следующим образом обобщил итог эволюции, начавшейся в 80-е годы: марксизм, который «был общепринятой теорией социалистического движения», «ныне стал всеобщей теорией истории, а не особой теорией революции» [276].

В первые годы широкого проникновения марксизма в международное социалистическое движение накануне образования II Интернационала термины, первоначально выполнявшие лишь полемические функции, претерпели, как уже было сказано, радикальное преобразование: они приобрели политический и теоретический смысл и укоренились, таким образом, в языке социалистов. В 80-е годы эти термины – в каутскианском преломлении – приобретут уже настолько широкий международный резонанс, что, даже не санкционируя их употребления (и прибегая к ним без особого убеждения), Энгельс все же принимает их. «И будут же они [анархисты] беситься, что дали нам это прозвище!» – пишет он Лауре Лафарг 11 июня 1889 года [МЭ: 37, 194]. Значит ли это, что он утвердил их своим авторитетом? А впрочем, в состоянии ли он был противиться практике, которая зависела уже не только от того или иного словоупотребления, но выступала как подлинное политическое явление? Способ употребления этих терминов (систематически используемых его корреспондентами), значение, которое они приобретают, и смысл, который в них вкладывается, продолжают вызывать у него раздражение. Например, А.М. Воден, нанесший Энгельсу визит в 1893 году, писал в своих воспоминаниях, что тот «предпочел бы, чтобы русские – а с ними и все прочие – перестали коллекционировать цитаты Маркса и Энгельса и начали думать так, как думали бы на их месте сами Маркс и Энгельс. Если уж слово „марксист“ имеет право на существование, то только в таком смысле» [277].

Тем не менее, даже получив широкое распространение и войдя в обиход, эти наименования так и не получили официального освящения вплоть до первого кризиса марксизма, вызнанного появлением ревизионизма. Разумеется, в 1895 году энциклопедия Мейера узаконивает термин «марксизм», включив его в свое новое издание, датированное этим годом, с отсылкой к слову «социал-демократия» [278]. Но в первой социалистической энциклопедии, опубликованной в 1897 году и составленной двумя представителями «марксистской школы», Штегманном и Гуго, фигурирует лишь выражение «марксистский социализм». Применительно к германской социал-демократии термин употребляется авторами преимущественно для того, чтобы по точнее указать наиболее значительные моменты и этапы восхождения марксизма [279]. Эйзенахцы определяются в энциклопедии как «сторонники марксистского международного социализма»; Дюринг характеризуется «его враждебной позицией по отношению к марксистскому социализму»; журнал «Нойе Цайт» квалифицируется как «с первых шагов орган марксистского социализма»; по поводу Интернационала говорится, что «Брюссельский конгресс 1891 года явился полным успехом марксистского социализма, руководители которого господствовали в дебатах». В резолюции конгресса благодаря этому вошли «оба главных пункта марксистской программы»: 1) конгресс «становится на почву классовой борьбы»; 2) он рекомендует «вести борьбу за завоевание политических прав, которые позволят прийти к политической власти».

Окончательное освящение термин «марксизм» получает в обстановке кризиса, порожденного ревизионизмом, и с этого момента используется в разных смыслах:

«На исходе века термин „марксизм“… служит для обозначения идей и трудов Маркса, причем его употребление не создает никаких проблем в том, что касается многочисленных уже в ту пору споров вокруг самого значительного произведения автора. Термин „марксист“, „марксистский“, обыденно употребляемый и как существительное, и как прилагательное, равным образом обозначает как творчество Маркса, так и последователей его теорий или же руководствующееся ими политическое движение» [280].

Это наблюдение лишь частично отражает многообразные интерпретации толкований этого термина. Бернштейн отмечает в разгар дискуссии о ревизионизме: «Под термином „марксизм“ подразумевается не только научная теория, но и политическая доктрина». Этим отчасти объясняется употребление термина в политическом языке начала столетия в двояком смысле: во-первых, в узком смысле, имеющем в виду теорию Маркса и научный социализм; во-вторых, в гораздо более широком значении – не только теория Маркса, но и вклады в нее его последователей; в понятие марксизма включается также весь идеологический арсенал рабочих партий. Безграничное расширение термина приобретает, следовательно, в конечном счете форму отождествления марксизма с социал-демократией, и в частности с Социал-демократической партией Германии.

С другой стороны, обращение к терминам «марксист» и «марксизм» весьма различно в плане употребления их разными лидерами и ведущими теоретиками в разных странах. Подобно Каутскому, русские марксисты, и прежде всего Ленин, принимают практику, уже распространенную в России, и с 90-х годов широко используют эти термины. В легальной печати они определяют себя как «марксистов», объявляют своей целью развитие «марксистской точки зрения», выступают с позиций марксизма против народников, которые пытаются завладеть Марксам, чтобы использовать его против социал-демократии. Роза Люксембург, напротив, на рубеже двух столетий более скупа в применении указанных терминов и предпочитает говорить о «научном социализме» и «социал-демократии». Было бы неверно, однако, делать какие-либо поспешные выводы на основании частоты употребления этих терминов. Проблема здесь не может быть решена путем квантификации тех или иных словообразований, ибо она связана как с контекстом и идейно-политическими условиями, так и с личным стилем авторов, манерой их выражения, их специфическими представлениями об идейно-теоретической деятельности. Например, в такой стране, как Россия, где марксизм попадает на почву, взрыхленную множеством социалистических учений и направлений, так или иначе отмеченных печатью влияния Маркса, относительно раннее применение термина объясняется стремлением к самоопределению и отмежеванию в качестве четко различимого политического и теоретического течения. Но как только различные тенденции обрисовываются внутри самого «марксистского» лагеря, сразу же возникают различные политические термины – помимо уже существовавшего ранее определения «легальные марксисты», – не привязанные к имени конкретного лица: экономизм, большевизм, меньшевизм, ликвидаторство и т.д.