Гарет Джонс - Марксизм во времена Маркса

В объяснении, которое дает Рикардо, основной предпосылкой является « конкуренция без ограничений ». Это равноценно утверждению, что «законы капитала реализуются полностью лишь в рамках неограниченной конкуренции и промышленного производства . На этом производственном базисе и на основе этих производственных отношений капитал развивается адекватно, и, следовательно, его имманентные законы обретают здесь полную реальность». Но если дела обстоят именно таким образом, замечает Маркс, то «следовало бы показать, каким образом неограниченная конкуренция и промышленное производство являются условиями осуществления капитала, условиями, которые капитал сам должен производить во все большей степени». Здесь же, напротив, гипотеза обретает идеальный вид лишь «внешне и произвольно», не как развитие самого капитала, а как логические предпосылки этого развития. Впрочем, только таким образом у Рикардо «есть намек на историческую природу буржуазных экономических законов» [МЭ: 46-II, 52]. Иначе говоря Рикардо считает, по мнению Маркса, решенным делом взаимодействие капитала с самим собой в форме чистого самовозрастания, которое через прибыль в процентах обеспечивает переход от экономической формы богатства к частнособственнической. Для Рикардо эта кажущаяся чистой форма является выражением не тенденции, которая сталкивается с жесткой реальностью капитала – производителя товаров (и которая, кроме того, подобно земельной ренте, возникла внутри отношений господства – рабства, выходящих за рамки капиталистической формы производства), а некоей самостоятельной реальности. Рикардо не понял процесса формирования капитала, его истории: «он всегда говорит только о делении готового количества продукта, а не о первоначальном возникновении этого различия» [МЭ: 46-II, 92] (между прибылью и заработной платой).

Итак, по существу, Маркс видит в процессе обращения и в его действующих лицах некое образование, которое обусловливает своим генезисом и настоящее, несмотря на то, что его пришлось определенным образом изменить ради соответствия концепции капитала. Соответствие здесь не логическое, не натуралистическое, а логическо-историческое, то есть оно определяется историческими, независимыми в основе своей предпосылками, ставшими затем функциональными при капиталистическом способе производства. Это не исключает того, что при раскрытии исторических форм в них не удается распознать того, что Маркс определил как их общую основу.

Но раскрытие форм, обнаружение общей основы является в действительности генезисом того, что у Рикардо выступает как развитие производительности труда, как производство вообще и стремление к абсолюту. Эта тенденция проявляется в капиталистическом обществе в определенных исторических условиях в смысле как воображаемого его ограничения, так и «противоречия» ему на практике. И капитал, который в воображении выступает как субъект, развивающий сам себя (самовалоризующийся), на самом деле застывает в той или иной постоянной своей форме. Например, пока он не попадет на рынок, он – простой продукт труда, пока он находится на рынке без движения, он – товар; пока он не может произвести обмен с условиями производства (рабочей силой и опредмеченным трудом), он – деньги. Тенденцию к абсолюту, заложенную в капитале, помимо производства вообще, поддерживает еще и обращение вообще, то есть неукротимое стремление капитала не застывать ни в одной из этих своих форм. С другой стороны, капитал, являясь не производством вообще, а только стремлением к нему, является также не воплощением обращения вообще, а лишь стремлением к нему. Как говорится в «Критике Готской программы», в капиталистическом обществе (и даже в первой фазе коммунистического общества) не исчезнет «порабощающее человека подчинение его разделению труда»; труд – это средство для поддержания жизни, а не «потребность жизни»; с общим развитием индивидов производительные силы не выросли соответственным образом, и «все источники общественного богатства» тоже не льются «полным потоком» [МЭ: 19, 20]. Именно обращение вообще могло бы явить собой полный поток из всех источников общественного богатства. Следует предположить, что в коммунистическом обществе это способствовало бы устранению внешних препятствий и исключению кризисов. Но капитал освобождается от кризисов не на деле, а в воображении, потому что, как мы знаем, стоимость обращения предполагается равной нулю. В идеальном типе капиталистического производства реализация заранее и полностью осуществлена.

Время обращения аннулируется не в действительности, а лишь в условиях «идеальности» капитала, когда предполагается, что весь продукт уже реализован. Рикардо думает, что это, пусть не гладко, происходит и в действительности. Для Маркса речь идет здесь о двух воображаемых экспериментах (производство вообще и обращение вообще), для которых реальным отправным моментом является тенденция, свойственная капиталистическому обществу. Это равносильно тому, что Маркс сказал бы нам: произошло бы то же самое, если бы в понятие капитала входила и его сущность. Последняя, однако, глубоко отлична от первого, так как складывается из: земельной ренты, эксплуатации труда, разделения труда, отношений собственности, жажды наживы и власти. Предпосылкой для всего рассуждения послужил воображаемый эксперимент (впрочем, для Рикардо он был реальностью), в рамках которого капитал с его невероятной жизнестойкостью может считать свою идеальность уже реализованной , а собственные «стремления» «осуществленными»; научная ценность эксперимента состоит в том, что он исследуется ученым.

Именно принимая идеальные гипотезы Рикардо, Маркс использует их, чтобы показать, как за «поэзией» капитала, который обретает ценность, «самоотражаясь», скрывается проза присвоения неоплаченного труда. Однако, независимо от этого, гораздо сильнее в работах Маркса звучит отказ от идеализации действительности. С научной точки зрения полезно предположить, что обращение вообще получило реальное воплощение (кризисы отсутствуют); однако не менее полезно осознавать их реальное существование как проявление варварства докапиталистической поры, которое порождается отношениями раба и господина, скрытыми в форме собственности. Конечно, не просто понять это сочетание историко-фактических элементов, реальных тенденций и экспериментальной «идеальности». В этой связи Грамши указывал на законы-тенденции, приписывая их авторство Рикардо. На самом деле они отвечают Марксову методу интерпретации Рикардо, когда естественные законы системы превращаются в выражение ее идеальных тенденций. В наши дни при поверхностном обращении с этой проблематикой выдается за некое благо то, что отношения подчинения и эксплуатации будто бы недоказуемы, что отношения собственности и власти исчезли с лица земли, что деньги – лишь средство обмена и что кризисы – это память о прошлом. Критика Рикардо Марксом оказалась в тени, а различие между производством, которое стремится к абсолюту, и абсолютным производством теряет всякий смысл. Но прежде всего упускается из виду то, что было у Маркса главным (хотя и не было им развернуто), а именно что тенденция, выраженная в концепции производства вообще и обращения вообще, означает в конечном счете воздействие развития производительности труда на отношения обмена и собственности. Если деньги выражают обретение автономности отношениями обмена внутри отношений собственности, то свободное время служит выражением автономности развития производительности труда в рамках материальных условий, необходимых для возникновения новой цивилизации. Границы этой альтернативы будут уточнены ниже еще и в связи с тем, что, если, с одной стороны, невозможно продемонстрировать очевидное (что отношения собственности порождают свойственные им власть и эксплуатацию), то, с другой, как будто утверждается идея, что жажда власти – явление внеисторическое, оно присуще человеку и действует при любых человеческих отношениях. Только жажда власти освобождает от рассуждений и прожектерства. Интересно здесь то, что для Маркса выход из этого донаучного положения заключается в подтверждении того, что «omnis determinatio est negatio» («всякое определение есть отрицание») и что в специфических условиях свободное время масс может превратиться в отрицание тех рабских условий, которыми проникнут капиталистический способ производства.