Беррес Скиннер - Превыше свободы и чести

Культуры часто оценивают соответственно тому, насколько они поощряют самонаблюдение. Утверждают, что некоторые культуры плодят безмозглых людей, и что Сократом восхищались из-за того. что он побуждал людей познавать самих себя, но самонаблюдение - это только одна из предпосылок к действию. Мера того, насколько человек должен осознавать себя, зависит от важности самонаблюдения для эффективности поведения. Самопознание является ценным только в той мере, в какой оно помогает справиться с факторами, которые его вызвали.

Возможно, последним оплотом автономной личности является та сложная "когнитивная" деятельность, которая называется мышлением. В силу своей сложности она лишь медленно поддавалась объяснению с точки зрения факторов подкрепления. Когда говорят, что человек различает красный и оранжевый, то подразумевают, что различение - это разновидность акта мышления. Но оказывается, что сам человек не делает ничего такого: он просто реагирует по-разному на красный и оранжевый стимулы, но это - результат различения, а вовсе не сам акт. Точно так же, когда говорят, что человек обобщает , скажем, на основании своего собственного ограниченного опыта на мир в целом, то мы видим лишь то, что он реагирует на весь мир в целом так, как он научился реагировать на свой собственный маленький мирок. Когда говорят, что человек формулирует концепцию или абстракцию , мы видим всего лишь, что некоторые виды факторов подкрепления поставили поведенческую реакцию под управление одного единственного свойства раздражителя. Когда говорят, что человек вспоминает или помнит то, что он видел или слышал, мы видим лишь то, что нынешняя ситуация вызывает реакцию (вероятно в ослабленном или измененном виде), выработанную в другой ситуации. Когда говорят, что человек ассоциирует одно слово с другим, мы наблюдаем лишь то, что один словесный стимул вызывает реакцию, которую ранее вызывал другой. Вместо того, чтобы воображать, что это якобы автономная личность и различает, и обобщает, и формулирует концепции или абстракции, и вспоминает или помнит, и ассоциирует, мы можем привести всю эту неразбериху в порядок, просто заметив, что эти термины не имеют отношения к формам поведения.

Но человек может предпринять конкретное действие, когда он решает проблему. Собирая головоломку, он может перемещать части друг относительно друга, что даёт ему шансы находить совпадающие части. При решении уравнения он может переносить его члены, сокращать дроби и извлекать корни, что увеличивает его шансы привести уравнение к тому виду, решение которого он уже знает. Творческий скульптор может манипулировать глиной, пока не слепится что-то интересное. Многое из этого можно сделать "в уме", и тогда, вероятно, это припишут системе другого порядка, но это всегда можно сделать открыто, вероятно, более медленно, но зачастую и более эффективно, и за редкими исключениями этому можно научиться только в открытую. Культура способствует мышлению, создавая специальные факторы подкрепления. Она учит человека делать более тонкие различия при помощи всё более точного дифференциального подкрепления. Она учит приёмам, которые используются при решении проблем. Она даёт правила, благодаря которым не приходится подвергаться действию факторов, на основании которых выведены эти правила, и даёт правила для отыскания новых правил.

Самоконтроль или самоуправление - это особый вид решения проблем, который, как и самопознание, затрагивает все вопросы, связанные с интимностью "внутреннего мира". Мы обсуждали некоторые приёмы в связи с управлением с помощью отрицательного подкрепления в главе 4. И всегда именно окружающая среда формирует поведение, при помощи которого решаются проблемы, даже тогда, когда эти проблемы могут быть заключены во "внутреннем мире" под кожей человека. Ничто из этого всё ещё не было исследовано достаточно продуктивным образом, однако неадекватность прошлого анализа - не причина для того, чтобы опять впасть в менталистское благоговение перед разумом-чудотворцем. Если наше понимание факторов подкрепления всё еще не достаточно для того, чтобы объяснить все виды мышления, мы должны помнить, что апелляция к "разуму" вообще ничего не объясняет.

Передавая управление поведением от автономной личности объективно наблюдаемому окружающему миру, мы не представляем организм как пустышку. Под кожей происходит масса процессов, и физиология в конечном счете даст нам больше знаний об этом. Она объяснит, почему поведение действительно обусловлено предшествующими событиями, функцией которых, как можно продемонстрировать, оно действительно является. Эту задачу не всегда правильно понимают. Многие физиологи считают своей задачей поиск "физиологических коррелятов" так называемых когнитивных актов. Физиологические исследования рассматриваются ими просто как более научная версия интроспекции. Однако физиологические методы, конечно, не способны обнаруживать или измерять личности, идеи, взгляды, чувства, побуждения, мысли или цели. (Если бы это было так, то нам бы пришлось отвечать и на третий вопрос в дополнение к поставленным в главе 1: "Как может личность, идея, чувство, или цель воздействовать на приборы физиолога?") В настоящее время ни интроспекция, ни физиология не дают сколько-нибудь адекватной информации о том, что происходит внутри человека, когда он выполняет акты поведения, а поскольку обе они пялятся внутрь человека, они имеют тот же самый негативный эффект, отвлекая внимание от воздействия внешнего мира.

Большая часть путаницы вокруг "внутреннего человека" происходит от метафоры "хранения информации". Эволюционная и индивидуальная (пред)история изменяют организм, но они не хранятся в нем. Например, видя, что младенцы сосут грудь матери, мы можем легко представить себе, что сильная тенденция к такому поведению имеет ценность для выживания, однако нечто гораздо большее подразумевается под названием "сосательный инстинкт", который рассматривается как нечто, чем младенец якобы обладает и что наделяет его способностью сосать. Концепция "человеческой природы" или "генетической наслественности" является опасной, когда её применяют в этом смысле. Мы ближе к человеческой природе как дети, чем как взрослые люди, или в первобытном состоянии, чем в цивилизованном, в том смысле, что в первом случае меньше вероятность того, что генетическая наследственность будет заслонена действием факторов окружающего мира, и есть соблазн драматизировать эту наследственность, представляя себе, что якобы более ранние стадии сохранились в скрытой форме: мол, человек - это голая обезьяна, и "палеолитический самец, который сохранился во внутренней сущности мужчины, по-прежнему роет землю лапами всякий раз, когда на социальной сцене делается угрожающий жест." Но анатомы и физиологи не найдут ни обезьяну, ни "самца", ни какие-то там "инстинкты". Они найдут анатомические и физиологические особенности, которые являются результатом эволюции.