Христиан Вольф - Христиан Вольф и философия в России

При всем при этом диссертация Демичева была большим шагом вперед против работ Дмитриченко и Когана о Козельском. Вежливо, но достаточно твердо Демичев отмежевался от трактовок своих предшественников: «Хотя В. С. Дмитриченко и Ю. Я. Коган по существу правильно обрисовывают характер отношения взглядов Козельского с вольфианскими, делают они это упрощенно, прямолинейно. Так, по мнению В. С. Дмитриченко, заявление Козельского о заимствовании у Готшеда и Баумейстера — “формальная отписка” (с. 255 диссертации). У Ю. Я. Когана, правда, не столь резкая, но все же аналогичная позиция (см. с. 103 его книги)» [Там же. С. 70—71].

Как же сам Демичев решает главный вопрос о соотношении философии Козельского и вольфианства?

Он посчитал неправильным говорить о Козельском как о «последователе» вольфианской системы и выделил два главных источника его философии — влияние французских просветителей-материалистов и вольфианцев. В вольфи-анстве Козельского привлекала прежде всего многосторонняя и довольно стройная система, построение философии. «По содержанию особенно сильно влияние вольфианства в логике, меньше в метафизике, и почти незаметно в нравоучительной философии (в особенности в политике)» [Там же. С. 70].

Весьма свежо прозвучали мысли диссертанта по вопросу об отношении Козельского к вольфианскому пониманию предмета философии, в частности, к определению, согласно которому «философия есть наука испытания причин истинам».

Диссертант справедливо отметил, что характерное для XVII—XVIII вв. расширительное понимание предмета философии было прогрессивным, так как отражало потребности развития естественных наук. В основном, верно отмечена и негативная сторона такого определения философии: «Однако по мере развития частных наук положительная сторона этого определения — нацеливание на изучение действительных связей в природе и обществе (направлена против схоластики) — все больше оттеснялась на второй план и на первый план выступала отрицательная сторона этого определения: единство объекта философии и частных наук вообще означало, что философия продолжала объявляться матерью наук, подминала все остальные науки, и любая частная наука оказывалась лишь частью философии. Примерами такого именно понимания взаимосвязи философии с частными науками были Чирнгаузен, X. Вольф, Гот-шед и другие представители вольфианства» [Там же. С. 98].

Отталкиваясь от такой методологической установки, диссертант корректно обосновал, по каким мотивам Козельский усомнился в тезисе о том, что философия содержит в себе все науки и исключил из своего понимания философии «физику», а также «пневматологию» и «натуральное богословие», чем действительно показал определенную самостоятельность относительно вольфианства. «Логику» Козельского, особенно ее первую часть (формальную логику), Деми-чев справедливо считает наименее (в тексте диссертации описка: сказано «наиболее») оригинальной стороной философских воззрений Козельского, поскольку «большинство теоретических положений и во многом порядок расположения заимствованы им у вольфианцев и наиболее близки к “Логике” X. Баумейсте-ра» [Там же. С. 118]. При этом диссертант спешит подчеркнуть в примечании, «что “заимствование” в XVIII в. не считалось чем-то предосудительным. Там, где философ был во всем согласен с другим, он мог спокойно переписывать, хотя бы и дословно, не опасаясь за свой авторитет и т. п.» [Там же. С. 118].

Вместе с тем диссертант во многом убедительно показал, что между «логикой» Козельского и вольфианской «логикой» имеется значительная дистанция, хотя с общим его выводом о материализме и просветительстве русского мыслителя, сопровождаемым к тому же терминологическими перехлестами, согласиться невозможно: «Логические воззрения Козельского... в целом находятся в русле Аристотелевской логики. Но даже при общем сравнении с монопольно господствующей в XVIII веке логикой вольфианцев, логические взгляды Козельского, обладавшие ясно выраженным материалистическим характером, отбором теоретически и практически ценного и важного в куче логических положений воль-фианцев, отсутствием эклектичности и просветительской демократической выдержанностью — логические взгляды Козельского были интересными и вполне глубокими для своего времени, а изложение Козельским элементарной логики было одним из лучших изложений в XVIII веке» [Там же. С. 132].

Демичев совершенно справедливо констатировал, что часть «логики» Козельского вместе с частью «психологии» образует то, что впоследствии стало называться теорией познания, т. е. учением об истине, методах и ступенях ее познания. Однако вполне рациональный метод сравнения теории познания Козельского с вольфианской теорией познания, увы, и здесь соседствует у него с неправомерно язвительно-пренебрежительными выпадами против вольфиан-ства: «Уши вольфианского схоластического дедуктивизма», «обычный эклектизм вольфианцев» и т. д. И все это для того, чтобы сказать: «В теории познания и по существу, и по форме сильнее сказывается самостоятельность Козельского в решении теоретических вопросов, его преодоление и борьба с идеализмом, схоластикой и эклектизмом вольфианства» [Там же. С. 133].

Соответственно получился односторонний общий вывод: «Хотя “логика” Козельского (и, прежде всего, ее 1-я часть — формальная логика) и содержит в себе больше заимствований у вольфианцев, нежели другие части философии, но эти заимствования являются отчасти заимствованием формы, структуры, отчасти отбором действительно ценных строк вольфианской “Логики”, насколько это позволял сделать эклектизм вольфианцев. Козельский серьезно преодолел в “логике” крупнейшие недостатки официальной философии своего времени — системы великого Хр. Вольфа» [Там же. С. 152].

Избранного метода сопоставления Демичев придерживается и при анализе влияния вольфианства на метафизику Козельского: «Влияние вольфианства сказывается и здесь. Немало теоретических положений заимствовано Козельским у Готшеда и Баумейстера. Чувствуется вольфианство и в плане изложения материала. Однако вольфианские влияния на “Метафизику” значительно меньше влияния на “логику” Козельского...» [Там же. С. 154]. В данном случае диссертант опирался на тот факт, что, в отличие от вольфианской, метафизика Козельского состояла только из двух частей — онтологии и психологии, причем некоторые проблемы вольфианской космологии рассматриваются в онтологии, а учение о «простых вещах» — монадах опущено совсем.

Демичев не обошел и проблемы отношения Козельского к вольфианской идее о «совершенстве света». Но свел дело к его иронии по адресу вольфианцев. А ведь Козельский в данном случае отнюдь не был на высоте: просто обошел проблему агностической ссылкой на невозможность знания внутренней природы мира и на «рассуждение» «премудрого существа», т. е. Бога. Энгельс в конце XIX в. мог себе позволить поиздеваться над таким ходом мысли, но историк должен принять во внимание также и ту гуманистическую ценностную нагрузку, которую несла идея «совершенного мира» в борьбе лейбницеанцев и вольфианцев против пиетизма с их стенанием по поводу испорченности человечеству жизни как юдоли печали и т. д.