Иван Шишков - История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

В отличие от научного мышления, которое в своей попытке описать и объяснить мир ограничивается его членением и систематизацией, мифологический взгляд на мир синтетичен, а не аналитичен. Жизнь в мифе ощущается как непрерывное целое, «общее чувство жизни», «фундаментальное и неустранимое всеединство жизни». «Представление о кровном родстве всех форм жизни, — подчеркивает Кассирер, — это, по-видимому, общая предпосылка мифологического мышления» [126] Там же. . В мифе всеединство жизни затмевает все различия, кажущиеся научной мысли несомненными и неустранимыми. Даже природа в мифологическом чувстве «становится единым великим обществом, обществом жизни » [127] Там же. С. 537. . А потому подлинная модель мифа не природа, а общество. Все его основные мотивы суть проекции социальной жизни человека. Через эти проекции и природа становится образом социального мира. Тем самым социальная природа мифа несомненна.

Жизнь в мифе обладает высшим значением и в ее низших, и в ее высших проявлениях. Человек и животное, животное и растение находятся на одном и том же уровне, пронизаны чувством нераздельного единства жизни. Именно в инстинкте жизни Кассирер видит источник мифа. Безусловно, жизненный принцип мифа не может быть схвачен посредством аналитических процедур, используемых научных мышлением. По мнению философа, данный принцип можно описать только в терминах действия, а именно — ритуала, который всегда первичен по отношению к любой системе представлений.

Таковы вкратце взгляды Кассирера на миф и мифологию, которые, как не трудно было заметить из нашей реконструкции, характеризуются своей системностью, основательностью, глубиной мысли, всесторонней аргументированностью и удивительной ясностью изложения. Многие его идеи притягательны своей взаимосвязанностью, соединяющей в одно целое метафизический, культурный, исторический, этнологический, познавательный, религиозный, психологический, этический и эстетический аспекты в исследовании мифа. Безусловно, некоторые из его положений небесспорны. Трудно, например, согласиться с его антитезой мифологии и науки, которую, как справедливо заметил в свое время А. Ф. Лосев, Кассирер доводит до полного абсурда, утверждая, что мифологии не присуща никакая истинность, достоверность. Безуслойно, в мифе нет той истинности и достоверности, которую можно достичь научным путем. Но в нем есть своя мифическая истинность, своя мифическая достоверность, в соответствии с которой первобытный человек строил свой быт и социальную организацию.

Осуществленная выше реконструкция реалистических интерпретаций мифа, позволяет сделать следующие выводы о природе и сущности мифа и выделить характерные черты мифологического мышления:

1) Вопреки сложившейся издавна, еще со времен древних греков, традиции рассматривать миф как «вымысел», «сказку», «фантазию», было бы вполне правомерным и обоснованным — если анализировать с позиции трансцендентального подхода весь накопленный современной этнологией и этнографией эмпирический материал — видеть в мифе реальность, точнее сакральную реальность, в соответствии с которой древний человек строил свой образ жизни. В этом смысле миф есть подлинное, реальное событие, и что еще важнее, событие сакральное, значительное и служащее примером для подражания.

2) Данное толкование мифа есть попытка исследовать миф изнутри, т. е. так, как его понимали в первобытных и примитивных обществах, в которых он является «живым», в том смысле, что миф здесь сообщает значимость человеческой жизни, он есть сама жизнь.

3) Пробуждение мифа в культуре модерна и постмодерна — результат краха созданного в недрах новоевропейской культуры мифа о всесилии научного знания, что привело к формированию нового культурноисторического типа рациональности, существо которого определяется «размыванием» границ между научными и ненаучными, околонаучными формами знания. С этой точки зрения миф оказывается не менее рациональным, чем наука, а сама наука — всего лишь одна из множества других форм рациональности, таких, например, как философская 3мифическая, интуитивная и т. д.

Что касается особенностей мифологического мышления, в какой-то степени уже обозначенных в ходе осуществленных выше реконструкций реалистических интерпретаций мифа, то в первую очередь следует выделить среди них такую сущностную черту, как антропоморфизм. А. Ф. Лосев именно в очеловечивании мира в мифе усматривал его суть: «Миф есть живое, одушевленное и в конце концов антропоморфное понимание бытия» 92. В мифе всё природное бытие есть поле действия человеческих сил, оно выражается языком человеческого, социального бытия, всё социальное — языком природного бытия. Человек переносил на окружающий его мир собственные черты, мир мыслился как живое существо, живущее по законам родовой общины. Такой антропоморфизм присущ развитым формам мифологии, особенно архаичным формам древнегреческой мифологии, например, Олимпийской мифологии. Впрочем, антропоморфизм, как и некоторые другие характерные черты мифологического мышления, в определенном смысле сохраняется и в мышлении современного человека, что свидетельствует о «живучести» вообще мифа, точнее, мифологического мышления, его неотъемлемой составной части нашего бытия.

Следующая важнейшая черта — символизм, что означает, что в мифе любой предмет, объект, образ несут в себе глубокую смысловую нагрузку, т. е. им приписывается больший смысл, чем они на самом деле имеют по своей природе. Неслучайно в свое время философ-неокантианец Э. Кассирер относил миф, наряду с языком и искусством, к символическим формам духа, культуры, которые, по его словам, «живут в самобытных образных мирах» 93.

Другой из определяющих черт, посредством которой мифологическое сознание отличается от научного, выступает его образность. Миф, как и искусство, мыслит образами. В этом смысле мифологическое мышление всегда чувственно-конкретно, предметно, это «живое» сознание, представляющее мир образов как самую объективность и сплавляющее бытие с его конкретно-чувственными образами в единое целое, в котором получается вещная неразличимость.

Т Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М: Ладомир, 1994. С. 92.

,^ 3 Кассирер Э. Философия символических форм. T. 1. М.; СПб: Университетская книга, 2(р2. С. 15.

Четвертая характерная черта мифологического мышления — его неспособность проводить грань между миром идеальным и миром материальным, между «словами» и «вещами». Мир мифологически мыслящего человека как бы соткан из единой ткани, в которой смешались идея вещи, образ вещи и сама вещь. Иными словами, мифологическое мышление замещает вещный мир образами, которые, по сути, есть лишь иная форма наличного бытия. А это значит, что образы и сама реальность слиты, границы между ними неуловим^. Реальность порождаемых мифом образов задает и реальность самого мифа. Если с этой точки зрения взглянуть на миф, то оказывается, что ему чуждо противопоставление «изображения» и «вещи», мира непосредственного бытия и мира опосредованного значения. Эту неспособность мифологического мышления различать «слова» и «вещи» можно продемонстрировать на примере языка, в частности, на примере имени человека, которое выражает внутреннюю, сущностную сторону человека: имя и человек слиты здесь воедино. То же самое можно сказать об изображении человека: его изображение суть его alter ego. Что происходит с изображением, происходит и с человеком. Если пронзить изображение врага его стрелой, то это тут же окажет магическое воздействие на самого врага.