Игорь Кальной - Философия истории

На место метафизического мирового духа гегелевской философии Коллингвуд ставит «дух человеческий», основной способностью которого является самопознание. Самопознание исторично. Оно расшифровывает мысли, фиксированные в индивидуальных действиях, поступках.

Из этого следует:

• историка интересует только «событие», случившееся во времени и выражающее мысль, а не любые поступки;

• историческое знание — это воспроизведение прошлого в настоящем;

• объект исторического знания — это живой опыт, который историк должен пережить в своем уме;

• размышлять об особенностях исторического познания может лишь тот, кто вовлечен в исследование прошлого, освоил для этого соответствующую процедуру и научился ее применять, кто овладел секретами профессии историка.

Только так можно достичь не отражения прошлого, а его понимания, постижения и объяснение «исторического».

Если историк хочет узнать, что хотел сказать Платон в своем «Государстве», он должен продумать платоновские мысли, воспроизвести их в контексте собственного знания и уже после дать им оценку, восхищаться или критиковать, одобрять или осуждать. Но при этом, он должен принять во внимание, что благодаря внутренней полисемии и метафоричности языка текст Платона, как и любой другой текст, приобретает автономное пространство смысла, которое больше не связано с авторской интенцией. Как заметил один из авторитетных мыслителей, специализирующийся в области герменевтики, Поль Рикер: «текст ныне говорит сейчас намного больше, чем хотел сказать автор» (См.: Ricoeur P. Hermeneutics and the Human Sciences. - Cambridge, 1981).

Р. Коллингвуд отдает себе отчет, что понимание — акт рациональный, но формы проявления «человеческого духа» включают и иррациональное, не участвующее в исторической жизни, но всегда сопровождающее её. Понимание — это первый шаг к обеспечению объяснения. Другими словами, между освоением истории и ее объяснением определенное место принадлежит пониманию.

С позиции концепции понимания, историк мыслит не фактами и не периодами. Поскольку «историческое» не объять и не загнать в схему, то он может мыслить только проблемами.

Определив проблему, набросав эскиз научного поиска, историк воспроизводит прошлое в собственном познании и раскрывает его смысл. Из этого следует, что историческое познание одновременно субъективно и объективно.

Субъективным оно является потому, что от начала и до конца — это наш акт мышления. Чужая мысль включается в нашу и мыслится нами. Объективным историческое познание является потому, что сохраняет статус объекта познания, несмотря на воссоздание и переосмысление чужой мысли.

Поскольку речь идет о мыслях, а не о чувствах, то в них всегда есть нечто общее и это рациональное общее доступно пониманию. Но доступность носит характер всего лишь возможности. Это означает, что далеко не всякий историк и не всегда сможет воспроизвести «общее». И дело не в его подготовке, особом видении и так далее. Чтобы исторический объект мог воскреснуть в уме историка, чтобы лучшие чужие мысли стали нашими, необходимо особое расположение — симпатия, наличие сходного опыта. При этом не следует забывать о том, что историк при любом раскладе всегда является человеком своего времени. Обладая автономностью мышления, он может изменить свое отношение к тем мыслям прошлого, которые еще вчера казались ему близкими, но новые обстоятельства обеспечили их переоценку. Кроме того, любая реконструкция «исторического», а тем более его интерпретация всегда имеет статус гипотезы, а не теории.

Таким образом, историческое познание, по Коллингвуду, отличается от простого воспроизводства прошлого. Оно «конструирует» историю и интерпретирует ее, понимает и переосмысливает в акте рефлексии, проявляя свободу мысли. Свобода мысли состоит в ее непредзаданности, креативности, что не означает произвола, ибо в своей рациональной деятельности историк руководствуется ситуацией, обусловленной собственными мыслями и мыслями других людей.

Своеобразно понимает Р. Коллингвуд и исторический прогресс. Он полагает, что заблуждения многих историков заключаются в том, что они на ту или другую эпоху наклеивают ярлыки «плохой» или «хорошей» и в этом видят состояние прогресса или регресса. Тогда как «визитной карточкой» исторического прогресса является процесс накопления решенных проблем. Поэтому прогресс возможен в области экономики, политики, права, науки, философии и даже религии, но не возможен в области искусства и морали, поскольку произведения искусства и нормы морали являются результатом нерефлексивного опыта.

Раскрывая механизм понимания, Коллингвуд вступает в сферу герменевтики. Познание прошлого предстает в его концепции как переосмысление событий прошлого с позиции настоящего, что исключает чистое воспроизведение событий. Лакуна между прошлым и настоящим заполняется воображением историка. Воображение историка не произвольная фантазия, а креативная деятельность, имеющая свою логику. И эта логика, в первую очередь, ориентирована на реконструкции интенции «исторического» за которой стоят теория и практика людей, процесс и результат их жизнедеятельности. Сознание историка проективно, поскольку обладает способностью предварительно выстроить план, сформулировать руководящую идею и направить исследование в неопределенность.

Коллингвуд подчеркивает, что никто не гарантирован от ошибок и заблуждений, ибо историк переносится в другое время на «крыльях собственного воображения». Но свобода историка не произвол. Она ограничена уже самой историчностью, рамками исследуемого проблемного поля. И Коллингвуд делает вывод о необходимости совпадения исторического сознания с историческим бытием, ибо «исторический процесс сам по себе является процессом мысли и существует постольку, поскольку индивидуальные субъекты, составляющие части его, сознают себя таковыми». В конечном итоге история оказывается «самопознанием разума».

Не все бесспорно в концепции понимания Р. Дж. Коллингвуда, но подкупает его интеллектуальная честность, его позиция отстоять рациональность исторической науки.

Становление философии истории в парадигме пост неклассической рациональности проходило под знаком банкротства пост классической рациональности. Панрационализм классической философии в условиях развития индустриального общества с ориентиром на фетишизацию «товара, денег и капитала» по определению М. Вебера трансформировался в «формальную рациональность», которая породила своих оппонентов в лице с. Кьеркегора, А Шопенгауэра и других мыслит елей XIX века.

Пост некласическая рациональность освоения истории представлена усилиями О. Конта, Г. Спенсера, В. Виндельбанда, Г. Риккерта, Р. Коллингвуда, и другими мыслителями XIX–XXI веков. Она ориентирована не на расшифровку сущности мира, а на познание феноменов этого мира, данных человеку в опыте. Требование «изучать мир как он есть» подменяется поиском ответа на вопрос «а какое значение для нас имеет мир». Онтология уступает место гносеологии, где абсолютная истина вытесняется относительной истиной.