Витторио Страда - Марксизм сегодня. Выпуск первый

Когда в результате урбанизации и индустриализации, последовавших за кризисом 1929 года, произошел раскол господствующих классов, а широкие массы оказались в тяжелом положении, что породило разложение и нарушение равновесия в государстве, эта концепция социализма оказалась серьезным препятствием для начавших появляться народнических течений. Латиноамериканские народнические течения возникли на совершенно противоположных социалистическим течениям началах, причем в основе их отношений с последними – и с идеологической и с политической точек зрения – лежал разрыв, а не преемственность. Народничество как форма организации и нового государственного порядка (в тех случаях, когда течению удавалось учредить таковой) вопрос разработки политики масс перевело в эндогенную плоскость, возродив, таким образом, коллективную историческую память, способную (это может показаться невероятным) соединить классовые, национальные и гражданские требования в едином движении, которое несло черты патернализма и «каудилизма», традиционно свойственные представлению о политике. Успех народнических течений (а значит, провал социалистических) зиждется на обнаруженной ими способности разрабатывать «сверху» национально-народнический элемент, соединяя культуру масс с современной политикой.

В середине 30-х годов партии III Интернационала попытались уничтожить препятствия, мешавшие их росту и гегемонистской экспансии, а именно классовый корпоративизм и социалистический финализм. Они отказались тогда от сектантской позиции «класс против класса», которая могла привести к катастрофическим последствиям, и попытались встать на путь народных фронтов в соответствии со стратегией, намеченной VII конгрессом Коминтерна. В результате они оказались в плену тактической, временной концепции политики союзов: вопросы о национальном, народном и демократическом элементах оказались частью этой концепции, правда, уже ослабленной риторикой и раздвоенностью, особенно в тот период, когда марксистская идеология была ограничена рамками сталинизма и его политической практики и всецело зависела от изменчивых государственных соображений СССР.

Гегемония тогда расценивалась как результат «классового союза», и в рамках этой формальной схемы «классы – партии», которые вступали в политико-социальный компромисс, отдавали предпочтение (в той мере, в какой связующим звеном служил антифашизм вообще) средним либеральным классам и той части крупной буржуазии, связанной с западным империализмом, которая противостояла «державам оси». История известна: ее кульминацией в 40-е годы стал так называемый «браудеризм» [279]с его коалициями и политическими союзами, что почти повсеместно увеличило и прежде существовавший разрыв между социализмом и массами.

В таких условиях в начале 60-х годов появляется возможность положить конец этой истории: на базе одного из ответвлений социализма возникает «кастроизм». Преодолевая народничество, «кастроизм» тем не менее оказывается на сходных с ним позициях и отсылает нас вновь к тем же положениям, которые лежали в основе традиционной латиноамериканской политики в отношении масс, то есть к демократическому национализму, который, стремясь быть преемником прошлых традиций (Maceo, Марти, антииспанская борьба конца прошлого века, прямое сопротивление североамериканцам, университетская реформа и крах диктатуры Мачадо в 1953 году, предопределенный студенческими выступлениями), увенчал национально-народную историю почти безрассудными подвигами партизан Сьерра-Маэстры.

Это вначале очень запутанное соединение национализма, гуманизма и социализма находит свое выражение в методологии (кстати, тоже не чуждой латиноамериканской истории), которая приводит «кастроизм» к завоеванию власти: разгрому и роспуску регулярной армии. Когда в апреле 1961 года, в то время как Соединенные Штаты и внутренняя контрреволюция осуществляли свою самую мощную вылазку в целях дестабилизации режима, Кастро заявил, что его революция носит социалистический характер, возможности для реставрации прежнего порядка уже ликвидированы.

Начиная с 60-х годов латиноамериканский социализм вступает в новый исторический этап, отмеченный влиянием «кастроизма» как идеологического сочетания национализма и социализма, обобщающего десятилетия параллельного исторического развития разных стран, и того, что можно определить как «геваризм» в качестве вдохновителя политических действий. Речь идет о двадцатилетии напряженной драматической борьбы и активных теоретических споров, когда социализм, несмотря на трагические поражения, которые он терпит в некоторых странах, как будто достигает высшей точки своего развития.

Ясно, что этот период характеризуют не только импульсы, идущие от кубинской революции; дает о себе знать все более острый кризис международного коммунистического движения, особенно с началом китайского раскола и маоистского виража в виде «культурной революции», а в некоторых странах, в частности в Аргентине, в результате распространения учения Грамши.

С другой стороны, в начале 70-х годов на гребне торой волны «партизанского» движения в Чили достигнет апогея еще один вариант социализма: победа на выборах Сальвадора Альенде явится как бы запоздалым продолжением линии VII конгресса III Интернационала, которую ортодоксальные коммунистические партии никогда не оставляли.

Наконец, несмотря на весь этот громадный, трудно поддающийся обобщению опыт двадцатилетия, когда в борьбу были вовлечены значительные силы и именно поэтому резче проявились серьезные внутренние противоречия в регионе, нельзя пройти мимо авторитаристских варварских процессов на юге континента (то есть там, где появился социализм в Латинской Америке), успешного развития в Центральной Америке движений, близких к кубинскому, окрепших благодаря победе «сандинизма» в начале 80-х годов, и, что немаловажно, возрождения Социалистического Интернационала в Латинской Америке буквально из пепла, который накопился здесь начиная с 30-х годов.

Мы можем согласиться с теми, кто утверждает, что «со времени борьбы за независимость против Испании история народных масс Латинской Америки не знала столь бурного развития и такого богатства событий, как начиная с 1959 года» [280]. Все периодизации развития социализма в Латинской Америке сходятся в одном: после периода между концам XIX и началом XX века, характеризующегося ростом II Интернационала, анархизма и синдикализма сорелианского толка (главным образом в южных странах континента), начинаются три новых этапа [281].

Первый из них – с начала 20-х до середины 30-х годов – в теоретическом плане представлен работами Хосе Карлоса Мариатеги, а в политическом – потопленным в крови восстанием, организованным под руководством Фарабундо Марти Коммунистической партией Сальвадора в 1932 году [282].