Витторио Страда - Марксизм сегодня. Выпуск первый

Излишне напоминать о примерах настоящего этноцида в процессе белой колонизации, от уничтожения доколумбовой цивилизации в Америке до геноцида индейцев Северной Америки и работорговли, которая превратилась в колоссальное кровопускание, невиданное в истории Африки. Не менее крупный ущерб нанесла и расистская в своей основе колонизация населения многих стран – от Южной Африки до Палестины, от Северной Африки до Зимбабве и Кении. Кстати, и в Сибири, Туркестане и на Кавказе русская экспансия развивалась таким же образом до Октябрьской революции, а после нее фактически усилилась действиями новой, Советской власти. В плотно населенной Азии колониальное проникновение вело к деградации вплоть до навязывания опиекурения (как, например, в Китае) и других методов стимулирования культурного распада.

Следует подчеркнуть, что этот экспансионизм, вытекающий из основных законов капиталистического способа производства, получил серьезную видимость развития под знаменем прогресса и даже самого «социализма» [267]. Этот факт показывает, что социальная реальность (основа нации и культурных ареалов) может переходить через классовые границы и становиться самостоятельной. В Южной Африке конфликты между колонистами-бурами и британским империализмом в конце прошлого века и между «белыми» рабочими и капиталом в период 20 – 30-х годов нашего века внедрились в сознание рабочего класса Запада гораздо раньше возникновения у них чувства солидарности с африканскими крестьянами, согнанными с собственных земель. В Палестине сионизм по большей части явился продуктом развития рабочего движения Восточной Европы, а в Туркестане Советская власть уничтожила «тюркский коммунизм» (который пытался основать Султан-Галиев) еще до начала 30-х годов, то есть до того момента, который обычно считается началом периода «сталинского вырождения». Репрессии соединялись с культурной политикой, которая привела к отмене в сущности единого тюркского языка, объединявшего народы Туркестана, к превращению диалектов в национальные языки и административному разделению народов. Между тем колониальная политика здесь всегда проповедовала «уважение к национальным особенностям». Трудно сказать, способствовали ли все эти меры тому, чтобы был снят с повестки дня коренной вопрос, который постоянно возникает во все более сложной форме, причем до такой степени, что интервенция в Афганистане представляется для Москвы – по крайней мере в каких-то отдельных аспектах – неким «бегством вперед».

В общем, европейскую экспансию нельзя считать явлением исключительно капиталистического плана: очень прочное слияние капиталистического развития и европейской культуры как раз и показывает, что эта экспансия переросла сами капиталистические отношения, которые ее породили. Реакция со стороны народов, испытавших ее на себе, была различной. Мы можем разделить эту реакцию на три типа. Для реакции первого типа, которую можно определить как «традиционно националистическую», характерны попытки отказаться от модернизации и изолироваться. Она была обречена на провал и показала недостаточное понимание реального соотношения сил. Однако она все еще имеет место, развиваясь также и в «теоретическом» плане; как свидетельствуют некоторые работы, авторы которых вдохновляются «идеями Каддафи» [268], эта экспансия не является капиталистической, а носит только «европейский» характер. В то же время указанной реакции свойственно обращение к различным современным формам интегрализма, прежде всего – к исламизму, а также к буддизму, индуизму и т.д.

Второй тип реакции на экспансию – это «принятие модернизации». Она проявляется не только в отходе от традиционных способов организации в пользу капиталистических, но также и в ассимиляции местной культурой мировой культуры европейского типа. Это желание возникает в основном в кругах местной буржуазии, претендующей на роль глашатая «национального возрождения» и пытающейся спасти самые косные остатки своих культурных традиций, поставив их на службу капиталистической эксплуатации. Похоже, что это удалось только Японии. Аналогичные попытки Ататюрка и Реза-шаха окончились провалом. Если эта все еще действенная тенденция и не кажется в настоящее время слишком сильной в Азии и Африке, то она весьма распространена в Латинской Америке, в частности из-за того, что этот континент носит «европейский» характер – по крайней мере в том, что касается местного руководства.

Третий, самый развитой, тип реакции – это маоизм, революционная национальная реакция, апеллирующая к освобождению народных и национальных сил путем модернизации страны без капиталистического развития. Если он связан с марксизмом и социалистической революцией, то предпочтительной перспективой модернизации для него оказывается «неевропейская». Марксизм часто проникал и проникает в Азию и Африку именно этим путем, действуя где-то на водоразделе социальной и национально-освободительной революции (которая идет гораздо дальше завоевания независимости и образования государства). И поэтому ясно, что он может стать великой силой, трансформирующей общественные уклады.

В настоящее время в Азии и Африке марксизм действительно тесно связан с глубокими преобразованиями, хотя вопрос об их характере (свидетельствуют ли они о переходе к социализму или же являют собой примеры капиталистической экспансии) остается открытым.

Если в Восточной Азии – Китай, Корея, Индокитайский полуостров – марксизм получил признание в качестве официальной доктрины [269], а по отношению к общей численности населения на земле именно в Азии проживает основная масса людей, исповедующих марксизм, то никак нельзя думать, что в большей части остальных афро-азиатских стран марксизм не существует или же он является там чем-то второстепенным, поскольку в данном случае его исповедует в основном далекое от власти интеллектуальное меньшинство. Существует огромное количество видов движения за национальное освобождение. И они не раз становились неотъемлемой частью истории последнего полувека, изменяя политическую карту мира и международного разделения труда, распределения промышленного производства, серьезно влияя на отношения между сверхдержавами, то есть, несомненно, проявляли себя как реально действующие субъекты истории нашего времени [270]. В большинстве случаев эти движения, способные мобилизовать сотни тысяч, а иногда и миллионы людей, опирались на различные формы «социализма» (реже на марксизм), и, несмотря на их сложную и противоречивую судьбу, эту связь с массами нельзя не принимать во внимание. Не углубляясь в неизбежно общее описание перипетий, через которые прошли многие из этих стран – от Юго-Восточной Азии до Индии и от Ближнего Востока до Магриба и Южной Африки [271], мы можем заключить наше изложение следующими выводами.