Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Темы (1)-(4), в своем соотношении с сюжетом масонской легенды, представляют собой клубок тем, которые все могут быть объединены в одну группу под названием «смерть на месте строительства» [Т(4)]. Но означает ли это, что тема совпадает с конкретным сюжетом, или обретает в нем свою текстуальную материализацию? Второй вопрос такой: в каких отношениях к данному конкретному сюжету мифа, легенды или другому фольклорному тексту находятся тема или темы, которые уже известны до того, как задан первый вопрос, где сюжет выводится из темы? И действительно, если мы не ответим на эти вопросы, откуда можем мы знать, в каком отношении (если такое отношение существует) находится сюжет масонской легенды к жертвоприношению десятков конных воинов при заложении храма в Древнем Китае или к самоубийству (или это был несчастный случай?) Мастера Строителя Сольнеса в пьесе Ибсена, названной именем этого персонажа? [Т(4)]—>Т(15)—»G]

Одно из допущений феноменологии мифа состоит в том, что миф может осознавать, а может не осознавать себя в отношении к какому-либо ритуалу или к другому мифу. Те, кто осуществлял жертвоприношение перворожденных младенцев мужского пола при закладке финикийских крепостей и храмов, или жертвоприношение воинов при закладке царских дворцов в Китае, полностью осознавали, что совершают особый строительный ритуал [т. е. Т(1) и Т(2)], связанный (или не связанный) с определенным мифом. В то время как Достопочтенный Мастер, совершающий Ритуал Мастера Масона в масонской ложе, сознавая, что это именно ритуал посвящения (не упоминаемый на нашей схеме), едва ли осознает возможность включения в него другого ритуала или ритуалов с соответствующими мифологическими темами. Не говоря уже о Ибсене, который, скорее всего, не осознавал того факта, что стержневой сюжет его пьесы мог иметь непосредственное отношение к теме Смерти Мастера Строителя [Т(4)—>G]. Сознательно воспроизводя легенду о Мастере Строителе Хираме в рамках масонского Ритуала посвящения, кандидат становится Хирамом. При этом он не осознает, что само это воспроизведение объективно имеет отношение не только к темам, непосредственно центрированным на ритуале посвящения, но и с другими, такими как Т(2), Т(3) и Т(4). Хирамический ритуал в целом совершается , в то время как те его части, которые отражают другие ритуалы, просто происходят.

Отсюда следует, что смерть на месте строительства Храма [Т(3)] в ее отношении к хирамическому ритуалу можно рассматривать как частный случай более широкой темы жертвоприношения при закладке здания [Т(1)]. То же можно сказать о теме смерти строителя [Т(4)] в нашей легенде и мифах о Ромуле в Риме, Мелькарте в Тире и даже Сольнесе в Норвегии 19-го столетия. Все эти смерти происходят после того, как строительство, о котором идет речь, уже завершено. Здесь мы подходим к такому замечательному феномену, как обращение времени в мифологии. В мировом фольклоре существуют многочисленные случаи, когда после завершения строительства здания строитель, основатель города, чужестранец или какой-то иной мужчина, женщина или ребенок приносятся в жертву или, наоборот, просто умирают, если жертвоприношение при закладке здания [Т(1)] ^совершено [Т(1)—>(4)]. То есть вместо того, чтобы быть сознательно совершенным в начале строительных работ, жертвоприношение происходит спонтанно после завершения строительства. Таким образом, оно фигурирует как чистая объективность мифологического сознания, и когда мы переходим в структуре «мифического» сознания (в теме, сюжете, рассказе и т. д.) от субъективности действий сознательных протагонистов к объективности того, что просто происходит, время в мифе начинает двигаться назад.

Однако тема жертвоприношения при закладке здания содержит в себе и многое другое. На самом деле, как тема слова эксплицитно формирует сюжет масонской легенды, так тема жертвоприношения при закладке формирует его имплицитно и извне текста, наделяя его объективной мифологической мотивацией. Объективной по той очевидной причине, что формальный религиозный контекст легенды остается исключительно еврейским и монотеистическим, где невозможно даже помыслить о жертвоприношении при закладке здания. Однако кто-то должен умереть на строительстве Храма, поскольку жертвоприношение при закладке не было осуществлено [A(V) ← T(3) ← T(1)], и это мог быть только Хирам, поскольку он занимал центральное и исключительное положение Мастера Строителя и первосвященника тайного религиозного ордена [А(1,П) ← Т(3) ← Т(1)].

Это — объективность мифа, в котором происходит обращение времени, когда жертвоприношение, вместо того чтобы ознаменовывать начало строительных работ, совершается по их завершении. Но происходит также и смена ролей: жрец, проводящий обряд посвящения, сам становится жертвой в ритуале жертвоприношения при закладке здания [А(П) ← Т(1)] [575].

Японская легенда (F) раскрывает внутреннюю, тематическую структуру нашей масонской легенды, помогая нам распутать клубок, в который запутались нити ее сюжета. Применяя элементарные методы сравнительной фольклористики, можно сравнить эти две легенды и показать, как некоторые моменты путешествия Хирама от жизни к смерти могут легко быть редуцированы к определенным мифологическим темам. Эти темы были затемнены (и почти забыты) в процессе трансформации архаичного и отжившего ритуала в зафиксированную в тексте масонскую легенду. В свою очередь, эта легенда заняла центральное место в «новом», более сложном ритуале. Центральный принцип трансформации ритуала в легенду можно сформулировать так: та часть ритуала, которая осознает себя (т. е. свою цель, мотивацию, ход и порядок совершения и т. д.), теряет это самосознание в легенде. Другими словами, то, что в ритуале совершается в соответствии с определенными хорошо известными общими правилами и следует определенному установленному традицией общему плану (общему в том смысле, что ритуал повторяется всегда, когда это необходимо, и любым, кто имеет право его совершать), в легенде просто происходит — не как элемент повторяющейся модели, но в данном месте, в данное время и с данным человеком, названным по имени. При этом жрец или жертва, участвующие в ритуале, становятся протагонистами сюжета легенды, а на место сознательной субъективности ритуала приходит объективность легенды или сказки, не осознаваемая ее героями.

Протагонист сюжета легенды либо не знает о подразумеваемом ритуале, либо знает о нем только частично, и мы можем восстановить связь его отсутствующего или частичного знания с ритуалом через посредство соответствующих тем [576]. Так, в легенде Хирам ничего не знает о жертвоприношении при закладке, хотя оказывается его жертвой. Но он знает Слово. Оно имеет отношение к другой теме и принадлежит к совершенно другому, масонскому Ритуалу, жрецом которого Хирам являлся. То, что советчик не сохранил про себя свое знание о жертвоприношении при закладке здания, стало причиной его смерти — так же как молчание относительно Слова в случае Хирама. Однако в обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же ритуальным молчанием [Т(11)], которое в масонской легенде осознается, поскольку уже является частью нового ритуала, и которое представляет собой другую сторону или аспект знания ритуала. Как знание о жертвоприношении при закладке здания в японской легенде, так и знание Слова в масонской являются опасными не только в контексте своих соответственных сюжетов, но и сами по себе, вследствие своего эзотерического характера.