Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Здесь мы снова встречаемся с мифологическим феноменом амбивалентности или двойственности знания. Как уже было сказано, именно знание Слова [Т(10)] сделало Хирама Мастером Ложи [Т(10) → А(П)], а его молчание о нем убило его [T(11) → A(V),(VI),(VII)]. Его незнание [невинность Т(12) → А(Х)] о жертвоприношении при закладке здания, с одной стороны, маркирует его как принадлежащего другому ритуалу — и тем самым обозначает отвержение им языческого культа Мелькарта [С(XII)]; с другой же — это незнание символизирует то, что он является невинной жертвой этого культа [«перворожденным младенцем мужского пола», «жертвенным агнцем», С(Х11) → А(Х)], а убившие его злодеи объективно (т. е. не зная об этом) играют роль приносящих жертву в этом культе.

Но, конечно же, все вышесказанное относится к знанию, молчанию и невинности Хирама и основывается исключительно на масонской легенде о нем. Если мы обратимся от легенды к ее источнику, иными словами — к библейскому рассказу о Хираме, интерпретация изменится самым радикальным образом. Разве можно представить себе, чтобы Хирам-медных дел мастер, будучи сам родом из Тира и работая в храмах Мелькарта в Тире [В(1),(П)], мог не знать о культе, в котором он принимал профессиональное участие в течение многих лет, служа своим тезкам Хираму I и Хираму II Тирским? Ответ самоочевиден: библейский Хирам — это чужестранец , финикиянин, — так же как и в масонской легенде (и Ритуале), где этот факт, вместе с его предшествующим знанием, в процессе трансформации библейского рассказа (где культ Мелькарта является фоновой информацией) в масонскую легенду, был удален с поверхности текста в подтекст.

Тема принесения в жертву чужестранца [Т(13)] занимает особое место в мировом фольклоре и мифологии [577]. Мастер Хирам описывается в Библии как чужестранец, искусный в работе по металлу, что было занятием, вовсе чуждым евреям, однако его происхождение из Тира (впрочем, вполне эксплицитно в данном рассказе) не является его темой. С другой стороны, в масонской легенде Хирам не описывается как чужестранец, однако имплицитно это является темой, так как он знает Слово и Ритуал (для того, чтобы обладать таким знанием, человеку всегда необходимо быть несколько «отчужденным»), — подобно тому как в японской легенде то, что советчик — чужестранец, является темой, поскольку он осведомлен о жертвоприношении при закладке здания. От обоих не обладающие знанием добиваются того, чтобы они раскрыли то, что им известно. Здесь-то и обнаруживается сущность темы чужестранца: знание чужестранца всегда является неполным. Повторим сказанное выше в другом контексте: Хирам знал Слово масонского Ритуала посвящения, но не знал ритуала жертвоприношения при закладке здания и, что еще более важно, не знал того, что ему самому предстояло быть принесенным в жертву. В то время как Советчик знал ритуал жертвоприношения при закладке здания, но, как и Хирам, не знал о том, что будет принесен в жертву. Другими словами, у них было магическое (священное, ритуальное) знание, но не знание себя самих. Почему это так? Потому — и это будет чисто мифологический ответ — что их магическое знание уже сделало их чуждыми самим себе, поскольку роль и функция этого знания объективно препятствуют тому, чтобы они познали свою собственную судьбу — познали самих себя. И именно такая «взаимодополнительность» этих двух видов знания делает человека чужестранцем, а не наоборот.

В отличие от драмы Софокла «Царь Эдип» [578], воспроизведение хирамической легенды в Ритуале масонства не сопровождается хором. Роль хора здесь играют слова Достопочтенного Мастера, в которых посвящаемому объясняется значение различных стадий действа в повседневной и совершенно немифологичной манере. Таков стиль поздних легенд, в которых вечные темы мифологии дожили вплоть до сего дня. Но даже сегодня мы способны ощутить энергию и дыхание древнего мифа о чужестранце под маской теистической риторики и сухой протестантской дидактики.

В этой связи будет интересно заметить, что комбинация двух тем (жертвоприношения чужестранца и Слова) является общим местом в гностических текстах. Так, в «Драгоценности», раннем мандейском тексте, читаем: «Руха, демоническая мать Планет и Планетарных Демонов… изрекла: “Мыубьем Чужестранца… Мы запугаем тех, кто его сопровождает… чтобы у него не осталось доли в этом мире. Весь дом будет только нашим”». Затем далее в том же тексте: «Адам почувствовал любовь к Чужому Человеку, чья речь… отчуждена от мира». И, наконец, в гностическом Евангелии Истины: «[Когда появился Чужестранец,] появилось Слово, Слово, которое находится в сердцах тех, кто его произносит…» [579]. В хирамической легенде Слово не только исходит от чужестранца, но оно само является чужестранцем, как Слово Мастера Масона является Мастером Масоном. Следовательно, с гностической точки зрения чужестранец должен быть принесен в жертву для того, чтобы никогда снова не могло вернуться то состояние, которое имелось до творения, и то, что было сотворено, не могло возвратиться к первоначальному состоянию «чистого имени» и чистого Божественного Света. Именно об этом, на самом деле, и говорит масонская легенда, именно это воспроизводится в масонском обряде посвящения. Ибо Хирам убит, Слово остается недобытым и живет лишь в виде своего варварского субститута как голое напоминание об утрате.

Наконец, чрезвычайно значим тот факт, что Хирам, как в легенде, так и в Библии, был сыном вдовы [А(Ш), В(Ш)]: «сын вдовы» является наиболее широко распространенным прозвищем масона, которым рабочие масоны пользовались задолго до. того, как спекулятивные начали свое победное шествие по Британии в начале 18-го столетия. На основании материала, который нам предоставляет сравнительная мифология, можно предположить, что это обстоятельство, с одной стороны, является отличительной чертой, которая делает человека героем мифа наряду с такими его качествами, как происхождение из чужой страны и т. п. С другой же стороны, оно неразрывно связано с типичной для мифологии проблемой знания. Возможное мифологическое допущение состоит в том, что сын вдовы — это человек, который не знает своего отца [Т(14)нА(Ш)], чей отец умер, когда он был маленьким ребенком [580]. Кроме того, сыновья вдовы, наряду с близнецами, младшими сыновьями, сиротами и незаконнорожденными, составляют контингент возможных кандидатов на то, чтобы стать жертвой, а тем самым — на роль мифологического героя. Хирам масонской легенды, в силу того, что является одновременно чужестранцем и сыном вдовы, мастером по металлу и строителем, мирянином и священником, воплощает в себе это единство многих противоположностей. Этим и предрешается то, что на него и именно на него возложена задача быть первым и последним знающим Слово [581], неизвестное даже царю Соломону, из которого масонская традиция производит Великого Мастера израильских масонов.