user - Раса и мировоззрение

Исходя из этого, можно понять и дальнейшее развитие языка. При этом следует различать преобразование языка и изменение языка. В первом случае речь идет о развитии из основных предпосылок самого языка; этот способ играет решающую роль в истории германских языков. Второй путь - результат «утраты расы под влиянием среды» (Некксль). Хороший пример этого - кельтские языки. Особенно важен вопрос, в какой мерс мы имеем в немецких диалектах преобразование или изменение языка. И мне кажется несомненным, что вопрос о расовых причинах изменения языка может уберечь исследователей от многих ошибочных толкований явлений истории языка.

б) Другой путь к пониманию в первом приближении - нс удаляться в сложную и во многом неясную проблематику доисторической эпохи, а начать с наблюдения ряда современных явлений. Но тогда необходимо исходить из четких, однозначных условий и сопоставлять народный немецкий язык с языками других типов, носители которых совершенно явно принадлежат к дугой расе. Особое значение имеет тот случай, когда эти инорасовыс носители языка пытаются использовать немецкие языковые формы. Если вообще есть связь между расой и языком, то немецкие языковые формы в устах представителей другой расы должны принципиально изменяться и по этим изменениям можно уловить расовые различия. Мы находимся в счастливом положении и можем очень точно наблюдать такой случай: немецкий язык в устах людей чуждой расы. Я имею в виду т. н. идиш, которому до сих пор уделялось слишком мало внимания.

Идиш возник на основе западногерманских, прежде всего, верхненемецких диалектов, в тех частях Рейнской области, где возможности торговли и антинародная финансовая и демографическая политика местных феодалов благоприятствовала раннему появлению в Средние века многочисленных еврейских поселений. И сегодня он там еще используется во многих местностях, например, в Сааре. Но время больших завоеваний наступило для него в Х1У-ХУ веках, когда пробудившийся и возмущенный начавшимся закрепощением немецкий народный инстинкт, с одной стороны, и открытие новых возможностей на Востоке, с другой, стимулировали эмиграцию евреев в новую область обитания. И сегодня идиш - разговорный язык восточных евреев, которые развили его до уровня литературного языка. Из Восточной Европы он распространился в Англию, Южную Африку и особенно Северную Америку.

Исходным материалом послужил немецкий диалект, на котором говорили в области первоначального обитания евреев в Германии. Этот диалект рано смешался с ивритом, а на

Востоке заимствовал много славянских слов. По эта формула (немецкий диалект идиш + иврит + славянские заимствования} описывает только внешнюю форму. Болес внимательное исследование должно позволить сделать выводы о «внутренней языковой форме» этого немецкого диалекта в еврейском исполнении, а исходя из его инородности - и о психическом складе двух групп носителей языка.

Достаточно указать на несколько моментов. Идиш, особенно при посредстве немецкого арго, тайного языка бродяг, нищих и преступников, на который сильный отпечаток наложили евреи, занимавшиеся этим почтенным ремеслом, подарил немецкому разговорному языку ряд слов, которые странным образом вошли в немецкий словарный фонд. (Далее автор перечисляет ряд немецких слов с явно жульнической спецификой.) Своеобразие и единство этого терминологического поля позволяет понять, за счет чего «обогатился» наш немецкий язык. Картина становится еще более ясной, когда мы увидим, что словарный запас немецких диалектов, подвергшихся особенно сильному влиянию идиша, содержит заимствования такого же рода. Например, в Сааре ряд синонимов слов «платить», «обманывать», «красть», «лгать» взят из идиша. Примечательно, что саарские евреи в обращении с жителями местных немецких деревень говорят с их акцентом.

И составные слова образуются в идише иначе, чем в немецком. Такие слова как «дуккермсдинс» (герцогство) или «мсраммсмоосмслохнсп» (делать фальшивую монету) звучат явно чужеродно. Обстоятельные исследования этого рода отсутствуют, но есть много материала, как из Германии, например] перечень странных идиом есть в книге Дитмара Мскке- бахского (1347-48), так и в восточно-европейский литературе на идише, в книгах и газетах.

Особого внимания заслуживают метафоры на идише. Их число в обычном разговорном языке уже намного превышает их процент в немецком. Но их форма, выбор предметов для сравнения тоже чужды нам. Например, «печь халу» значит «нс довести кражу до конца», а вошедший в немецкий разговорный язык глагол «безебельн» в значении «красть» происходит от еврейского слова «цебел» (дерьмо). Ассоциации весьма характерны, и заимствования в немецком языке сохраняют те же значения. Слово «даллес» происходит от еврейского «дал» (тощий) применительно к кошельку. Немецкая метафора для этого печального состояния выбрала бы другой образ для сравнения. Но такой метафоры нет, что особенно примечательно.

Здесь открывается еще одна возможность - изучить образы и сравнения еврейских писателей, которые пользовались немецким литературным языком. Соответствия можно скорее найти в словарном запасе ветхозаветного поэтического языка, чем в немецкой поэзии. И здесь следует указать на еврейские фамилии XVIII века, который евреи сами выбирали в соответствии со своими представлениями о красоте: Вольгерух (благовонный), Файльхендуфт (запах фиалки), Розендорф, Лилиенфельд, Вайсхайтсборн (мудророжденный) и т. и. Их можно объяснить веяниями грани XVIII и XIX веков, но почему те же веяния не затронули крестьян, которые тогда же стали брать фамилии? Ни одному немецкому крестьянину тогда и в голову не пришло назвать себя Файльхенфельд, Шендуфтер, Смарагд или Ребенвурцель (виноградный корень).

В данном случае невооруженным глазом видны расово обусловленные языковые различия, равно как и в своеобразной форме восклицаний (юдиш вай! Готт дер Герехте! Вай геш- рин!) и ругательств. Изучение этих лишь внешне выходящих за рамки поставленных задач вопросов немецко-еврейских связей, независимо от того, предстанут ли они перед нами в обличье идиша или немецкого литературного языка, будет полезным вспомогательным средством для немецкой филологии, ибо здесь несомненна изначальная связь расы и языка, психического склада и формы его выражения. Утверждение, будто раса и язык не имеют между собой ничего общего, ложно. Более того: их взаимосвязь можно научно доказать. Выгоду от этих необходимых исследований получат и расовая теория, и языкознание.

Несколько десятилетий назад Вильгельм Ширер писал о своей «Истории немецкого языка»: «Мы не довольствуемся восхищением сверкающими лучами, исходящими из божественной длани, а проникаем в глубины гор, где Вулкан и его циклопы куют молнии, и хотим, чтобы их искусные руки вооружили людей, как когда-то сына Фетиды». Этого хотим и мы. Мы не верим, что описание внешних форм языка может что-то сказать о его сути. Мы хотим познать силу, которая придает нашему языку его характерную, уникальную сущность. И эта сила называется: раса.