Хаймо Хофмайстер - Что значит мыслить философски [Поиск фундамента всего знания и всего сущего]

С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем осознание существующей практики, что оно может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя чего-нибудь действительного, — с этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории, теологии, философии, морали и т. д. [681]

Поэтому Маркс, в отличие от Гегеля, требует изменения общественных трудовых отношений, чтобы уничтожить подавление человека, обусловленное господством духа. [682]Разделение труда должно быть вновь упразднено, поскольку благодаря ему только и стало возможным господство мышления, оторванного от материального базиса:

Дело в том, что как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он — охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, — тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра — другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, — как моей душе угодно, — не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком. [683]

В то время как Гегель делал ставку на упразднение господства с помощью мышления, для Маркса, хотя он и рассматривал мышление как причину господства, действительной причиной являются «извращенные» производственные отношения, которые вырастают из разделения труда и не позволяют рассматривать труд как стержень сущности человека. Это толкование человека с точки зрения труда если и кажется утопическим по своему характеру, то только тому, с чьей точки зрения человек свободен от уз господства, возникновение случайно и произвольно, поскольку человек, независимо от того, идет ли он на охоту или рыбалку, или даже выступает в роли самого критического критика, нацелен только на то, чтобы его труд, т. е. труд человека, входящего в людское сообщество, стал причиной господства. Именно там, где труд постигается как стержень сущности человека, там на его основании должны упорядочиваться и формироваться фактически все жизненные связи.

Социальный союз, в котором господин и раб ограничены друг другом, его внутренний строй и организация труда и его разделение всегда определены соответствующим видом отношения господства и рабства. Структура государства и обусловливающих его общественных групп вплоть до семьи выражается поэтому тем пониманием, которое выработано соответствующим социальным союзом труда и имманентно присущего ему господства.

Социальность человека не исчерпывается трудом. Труд — это только момент сущностного определения человека, а человеческое общество не основано исключительно на господстве. Да и государство покоится не только на феномене власти, хотя ему и свойственно осуществление властных функций.

Социальный характер человека показал нам уже феномен труда. Но иным способом эта основная черта человеческого существования проявляется в любви, в эросе. И это не единственный случай, когда считается, будто любовь на самом деле есть лишь отношение между двумя или несколькими индивидами, а не потому что в любви особенным образом возникает вопрос о действительности человека как единичного и общественного существа. Несомненно, человек как мужчина или женщина — это определенная телесность, тело определенного пола. Но завершен ли в себе человек как это единичное существование настолько, что общество в принципе выступает лишь суммой связанных друг с другом индивидов? Можно ли любовь, брак, вообще общество понимать как отношение завершенных в себе атомарных отдельных существ? Значение телесности нами уже обсуждалось вместе с феноменом труда как различие между физическим и умственным трудом. Точно так же и в любви тело и естественная чувственность в своей связи и своем отличии от души, разума, духа становятся в центр размышлений. Напряжение, возникающее для понятия человека как из отношения между единичным существом и обществом, так и из соединения тела и души, должно быть проанализировано с позиции понятия эроса и изложения дифференциации полов у Платона и Канта.

Миф, который рассказывает автор комедий Аристофан в платоновском диалоге «Пир», передает своими образами то, как выглядят отношения между мужчиной и женщиной, которые только вдвоем, в единстве могут существовать как целое. В этом мифе не отдельный индивидуум, который сам для себя и по себе, к тому же по возможности добровольно, ищет сообщества, нет, так называемые единичные существа есть только фрагменты, половинки, части. Поэтому любовь вырастает из потребности дополнений человека другим человеком:

Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, — мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, — андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов — мужского и женского. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, — так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих полов три, и таковы они были потому, что мужской искони происходит от Солнца, женский — от Земли, а совмещавший оба этих — от Луны, поскольку и Луна совмещает оба начала. Что же касается шаровидности этих существ и их кругового передвижения, то и тут сказывалось сходство с их прародителями. [684]

И хотя в ходе этого застолья об Эроте рассказывали и другие участники (Павсаний говорил о моральных и социально-психологических феноменах, Эриксемах говорил о нем с точки зрения медицины и музыки, Федр признавал в нем руководителя добродетелей), тем не менее только Аристофан рассматривал Эрота в его «космической мощи» принадлежащим сущности человека. Эта образная сущность человека в его изначальном способе бытия должна объяснить, какую роль для нее играет Эрот: