С Франк - Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии)

Обобщая эти отдельные соображения, мы можем теперь сказать: если раньше понятие мира как предметного бытия конституировалось для нас началом рациональности, логической определенности, - именно как началом "опредмечивающим", "объектирующим" бытие, заставляющим его предстоять нам в качестве неподвижной, застывшей, покоящейся в себе картины бытия (что, впрочем, не мешало нам усмотреть и тайное лоно иррациональности, из которого как бы вырастает этот мир), - то теперь понятие мира означает для нас некое противостоящее моей "самости" - или мне как интимно из себя самого сущей свободной личности - трансрациональное бытие. "Мир" есть, конечно, прежде всего и ближайшим образом окружающая меня среда, некая целокупность всего, на что я наталкиваюсь и что извне действует на меня, - совокупность всего чувственно и умственно воспринимаемого мною; в этом смысле он "предметен", сливается для меня с тем, что философски должно мыслиться как предметное бытие; но мир действует на меня и через мои отношения к другим людям, и даже извнутри меня самого, в лице всякой слепой страсти или чисто фактической душевной силы, власть которой над собой я испытываю. Мы можем определить "мир" как единство или целокупность всего, что я испытываю как нечто внутренне непрозрачное для меня и в этом смысле "мне самому" чуждое и непонятное, - как совокупность всего, что мне либо предметно дано, либо извнутри испытывается мною так, что носит характер насильственно, принудительно навязывающейся мне фактической реальности. Иначе это можно, выразить еще в той форме, что, "мир" есть единство и целокупность безличного бытия, - реальность, которая, и как таковая, т.е. в своей огромной, всеобъемлющей целостности, и в своих отдельных частях и силах выступает передо мной и действует на меня как некое "Оно". Нужды нет, что в состав его входит множество живых и одушевленный существ (даже таких, которые другой стороной своего бытия суть "личности"), - что выражающееся и в самом мире "монадическое" строение всеединства позволяет нам видеть в глубине мира некое "царство духов", и наконец, что даже сам мир как целое часто и не без основания представляется человеческой мысли как некое живое, одушевленное существо. Все это ни в малейшей мере не противоречит тому основоположному, конститутивному его моменту моменту, конституирурщему само понятие "мира" как такового, - именно, что он есть безличная фактическая реальность нечто, что само, есть некое "Оно" и есть лоно и источник всего, что является, нам как "оно".

При этом, с достигнутого нами теперь уровня мысли или духовного восприятия, дело идет здесь не о какой-либо отвлеченной конструкции (каковой является, напр., идея "предметного бытия"), а о конкретной реальности открывающейся живому духовному опыту. Этот живой духовный опыт вынужден, как уже было указано считаться с тем, что наряду со "мной" и с "Богом", - или, наряду с интимным двуединством "меня-с-Богом" или "Бога-со-мной" наличествует и как бы вторгается в эту интимную, прозрачно-самоочевидную связь третье начало - "мир". И весь трагизм моего собственного бытия, вся смутность и непонятность для меня как меня самого, так и "Божества" и бытия или реальности вообще определены соучастием в реальности этого третьего начала.

Этим уже намечена основоположная проблематика "мира". В общей форме проблематика эта сводится к трудностям, на которые мы наталкиваемся в нашем стремлении понять реальное отношение между "Божеством" - и, в частности и особенности, Божеством, раскрывшимся нам как первооснова и родина моей личности, - Божеством как "Богом-со-мной" - и тем, что предстоит нам в форме "мира", т.е. в форме единства фактического и безличного бытия. Не имея возможности обозреть и разрешить эту проблематику во всей полноте ее отдельных моментов, мы ограничиваемся рассмотрением ее с двух основоположных ее сторон.

1) Если мы не будем смешивать "мир" в его живом, конкретно трансрациональном существе с рационализированной картиной "действительности" или "предметного бытия", как она вырисовывается теоретической, "научной" рефлексии о нем, то "мир" поражает нас какой-то имманентной, внутренне присущей ему значительностью. Эта значительность свойственна ему в обоих моментах, единство которых его составляет, - и в моменте рациональности, и в моменте иррациональности. Мир "значителен", он потрясает и изумляет нас и как космос, и как хаос. В господствующем - вернее, впрочем, сказать: в господствовавшем еще недавно - сознании нового времени (ибо научные достижения последних десятилетий уже начинают расшатывать это сознание и подготовлять нечто совсем иное) мир представляется, с одной стороны, по своей форме сплошь рационализированным и рациональным, выразимым в математических формулах и, с другой стороны, по своему содержанию или внутреннему существу совершенно слепым, бессмысленным, хаотическим бесформенным итогом случайного, неразумного столкновения слепых сил мертвой материи. То, что само в себе есть хаос, вместе с тем каким-то непонятным образом поддавалось со стороны человеческого ума формулировке в математических законах, т.е. в форме логической рациональности Мир казался и в значительной мере и доселе кажется господствующему умонастроению сплошным хаосом, без остатка рационально постижимым, - и огромному большинству людей не приходит даже в голову задуматься над этой противоестественностью; а единственный мыслитель, который был ею поражен, - Кант - мог найти из нее выход только в искусственном построении, будто сама человеческая мысль отбрасывает тень своей собственной рациональности на мировой хаос и только потому мнимо открывает ее в самом мире. В противоположность этому нам уже пришлось указать, что непредвзятая установка требует усмотрения, с одной стороны, рациональности, осмысленности как конститутивного момента самого мирового бытия и что, с другой стороны, сущностная иррациональность предметного бытия - и, тем самым, "мира" в его темной глубине полагает предел всякому рациональному его постижению. Мир не есть рационально постижимый хаос; напротив, он одновременно и внутренне осмыслен, и непостижимо-чудесен и непонятен - и в этом и состоит его имманентная значимость. Эту значимость воспринимал в нем и античный, и средневековый человек, и человек эпохи Ренессанса; мир был для них и неким "космосом", гармонически-стройным целым, и даже неким живым божественным существом, - и одновременно жуткой сферой "панических" или демонических сил. Именно этот облик мира в его двойственной и двусмысленной значительности начинает понемногу вырисовываться теперь и новейшему научному естествознанию (включая психологию)cxli.

Но во всей этой своей значительности - во всем, что в самом мире производит на нас впечатление религиозное, влечет нас к пантеизму (в неизбежной двусмысленности этой религиозной установки), - и именно в силу имманентной, чисто "мирской" своей значительности - мир не удовлетворят нас до конца, остается для нас чем-то чуждым и "непонятным". Своеобразная форма непостижимости, присущая мировому бытию как таковому и конституирующая само его существо, есть именно его "непонятность". Отсюда возникает для нас вопрос: как может он сосуществовать как-то рядом и совместно с "Богом" как первоосновой и исконной родиной нашей "души", интимнейшего существа нашего внутреннего самобытия? Каков, собственно, смысл мирового бытия? Это есть вопрос об основании или "происхождении" мира.