Сергей Чудинов - Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

В научных концепциях, повышающих роль личностного фактора, характер индивидуальной мотивации смертника может оцениваться различно. Чаще всего ученые описывают смертника как психологического субъекта. Личностное измерение терроризма смертников, как правило, сводится к перечислению эмпирически фиксируемых психологических мотивов исполнителей мученических операций, таких, как желание мести (за личные страдания или страдания и гибель близких), чувство испытываемого унижения, фрустрация, отчаяние из-за тяжелой социальной и политической обстановки и т. п. Это является общим местом множества публикаций, посвященных интересующей нас проблематике.

Некоторые ученые попытались обратить самого террориста-смертника в полноценного рационального актора. В наиболее завершенном виде такой методологический ход был реализован в исследовании Квинтана Викторовича. Викторович считает, что имеющиеся затруднения с объяснением логики как террористических организаций, так и самих индивидов-смертников можно решить, если принять, что их поведение определяется рациональным выбором, основанным одновременно на стратегических подсчетах и религиозных убеждениях. Что касается индивида, становящегося «живой бомбой», то он может считаться полноценным рациональным актором с той поправкой, что его рациональная калькуляция ожидаемых личных потерь и приобретений осуществляется в рамках религиозной идеологии. Точнее его следует определить как «рационального истинноверующего» (rational true believer). От обычного рационального актора он отличается тем, что свой доминирующий интерес он видит не в чем-то материальном или политическом, но определяет в «духовных понятиях». Главным мотивом для него становится спасение души в Судный день [171] Wiktorowicz Q. Ibid. — Р. 7. .

М. Хафез отвергает возможность признания террориста-смертника в качестве рационального актора, поскольку теория рационального выбора, предполагающая селективные стимулы и общественные блага как основу калькуляции расходов и приобретений, а также стремление акторов к участию в разделении прибылей от предпринятых ими рисков, очевидно, не работает в случае «мертвых бомбистов» [172] Hafez М. Ibid. — Р. 14. . Попытка классифицировать ожидания посмертных наград, обещанных религией, в качестве предварительных селективных стимулов рациональной калькуляции потерь и приобретений для самопожертвования, по мнению ученого, проблематична, поскольку как цель (вознаграждение после смерти), так и средство (мученичество на пути Бога) такой рациональности зависят от глубокой религиозной веры бомбиста [173] Ibid. .

Удивительно, что оба автора, придерживающиеся противоположных позиций, в конечном счете приходят к общему выводу об определяющей роли культурного контекста в индивидуальной мотивации смертника. Согласно Викторовицу, хоть индивид и делает самостоятельный рациональный выбор, но совершает его в условиях предложенной ему проповедниками джихада системы ценностей. Исламисты путем систематических «образовательных» мероприятий (через уроки, проповеди и пр.) влияют на убеждения широкой аудитории и изменяют представления о собственном интересе потенциальных смертников, переориентируя их стремления с этой жизни на спасение в жизни грядущей [174] Wiktorowicz Q. Ibid. - P. 6–7. . Таким образом, смертник становится продуктом социализации, которая переопределяет его понимание собственного интереса. Но это социализация, происходящая не в узкой террористической группе, а в широком сообществе исламистов.

В исследованиях психолога А. Спекхард (включая опубликованные в соавторстве с X. Ахмедовой и другими учеными) терроризм смертников представляется как продукт посттравматического психологического состояния, или диссоциации — разрушения нормальных связей между сознанием, памятью, идентичностью или восприятием окружающей среды, иногда проявляющимся в диссоциативном трансе [175] Speckhard A. Understanding Suicide Terrorism: Countering Human Bombs and Their Senders (2005) // http://www.annespeckhard.com/articles.html — P. 9. . Для объяснения тяжести травматизации психики будущих смертников, страдающих от постоянных травматических воспоминаний и не способных гибко реагировать на стресс, Спекхард приводит слова одного из своих респондентов (лидера Бригад мучеников Аль-Аксы, тренировавшего смертников), утверждающего, что «для них смерть-это милосердие» [176] Ibid.-P. 12. .

Несмотря на убежденность в том, что травматический опыт первичен в процессе производства смертников, Спекхард утверждает, что без идеологии, восхваляющей мученичество, он бессилен. Сочетание двух этих компонентов в едином союзе ответственно за конечный практический результат — мученические операции. Радикальные группировки, спонсоры атак террористов-смертников, путем идеологической индокт-ринации предоставляют индивидам, психически травмированным в зонах политического конфликта, «первую психологическую помощь», предлагая им путь превращения из бессильной жертвы социетальных сил в действующее лицо мировой или националистической драмы [177] Speckhard A. Defusing Human Bombs: Understanding Suicide Terrorism (2006) // http://www.amiespeckhard.com/articles.html . В итоге «мученичество» для смертников представляется почетным и достойным путем избавления от психической боли. Таким образом, и в данной теоретической схеме, несмотря на иррациональность первичной причины (диссоциативного состояния психики), признается рациональность смертников, обусловленная идеологическими убеждениями, что приближает теорию данного автора к двум предыдущим решениям проблемы.

Не имея возможности подробного обзора всех мнений ученых, мы обратились лишь к наиболее оригинальным и весомым версиям решения проблемы «индивид — организация» в феномене терроризма смертников. Разбор рассмотренных нами концепций приводит нас к заключению, что вне зависимости от того, каким путем решается проблема индивида как самостоятельного рационального актора (субъекта), ведущей тенденцией в социально-гуманитарных теориях терроризма смертников, разрабатываемых на Западе, является склонность к объяснению личной мотивации смертника внешним социальным давлением, будь то со стороны экстремистской организации, в которую он вступает, или же более широкого идейного движения, пропагандирующего идею самопожертвования (религиозный фундаментализм) и социального окружения, которое эту идею транслирует. Личностное самосознание и ценностное самоопределение человека мусульманской культуры в условиях политического противостояния родного общества с внешними силами, социального кризиса и связанного с этим травмирующего опыта существования (не только психологического), по большому счету, выводятся за рамки исследования. Но это свидетельствует лишь о том, что на индивидуально-личностном уровне исследования терроризма смертников классическая идея рационального актора неизбежно терпит крах (что было отмечено М. Хафезом), сталкиваясь с верой и религиозными ценностями, которые не поддаются столь однозначной рационализации, к которой стремятся современные западные социологи и политологи.