Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Бытие при всяком постижении сущего уже заранее понято, предшествующее понимание бытия как бы просветляет всякое постижение сущего [311] GA. Bd. 26. S. 185. .

Этот опыт довременности уже есть важное движение онтологической мысли, по крайней мере, для вопрошающего, стремящегося глубже понять соотношение бытия и времени . Ведь каждому человеку и даже ребенку с самого начала нужно разъяснить одно: существует очевидное различие между сущим и бытием. Сущее – это всё, что является и находится для нас в мире как конкретно определимое (дома, собаки, стулья, молотки, гвозди, кванты…), – то есть вообще всё! И тем не менее, как бы за всем этим, имеется кажущийся по-прежнему весьма осмысленным вопрос о том, в чем состоит или же чем, в конечном счете, определяется бытие всего этого сущего. То есть, вопрос онтологический, мать всякого философствования: что особенного с этим «бытием»? «Есть» ли оно само тоже? И если да, то таким же образом, как всё прочее сущее, или совершенно иным? Этот вопрос Хайдеггер называет вопросом об «онтологическом различии». И единственное, что можно по-настоящему показать касательно этого различия, опять-таки вот что: в каждом случае бытие постоянно предшествует сущему, то есть находится с ним в темпорально обоснованном отношении фундаментального различия. Тем самым Хайдеггер как сосредоточенный на бытии фундаментальный онтолог может далее конкретно спросить: в каком опыте это различие проявляется для присутствия (Dasein) наиболее выразительно?

Иначе говоря: именно вопрошание о сущности самого онтологического различия, метафизическое вопрошание о смысле бытия – то есть философствование – и делает присутствие, Dasein, в его сути тем, что оно есть. В письме к Элизабет Блохман:

К сущности человеческого присутствия относится то, что оно философствует, поскольку существует. Быть человеком уже означает философствовать – и как раз поэтому освобождение подлинной и недвусмысленной философии так трудно [312] Storck, J. W. (Hrsg.) (1990). S. 25. .

Ведь именно оттого, что этот мир – причем из предшествующей природы самого бытия – всегда переживается как фундаментально открытый, вопрос о подлинных основах этой разомкнутости у большинства людей вообще или уже не возникает. Они живут в безвопросной, и, стало быть, неразомкнутой для них разомкнутости. Например, в форме воспринятого мировоззрения или перенятой картины мира – религиозной, мифической, научной или диалектико-материалистической. Но в первую очередь они замкнуты в повседневной картине мира так называемого здравого человеческого рассудка, в которой, как правило, есть субъекты и объекты, вещи природные и вещи культурные, съедобное и несъедобное, полезное и несущественное, священное и профанное…

Обычно, как правило, не попадающие под вопрос фоновые допущения, на которых базируются соответствующие картины мира (охотно именуемые также «философиями»), необходимо теперь не только перевести из имплицитных предположений в эксплицитное вопрошание (как это сделал, скажем, Эрнст Кассирер). Вместе с Хайдеггером надо действовать еще радикальнее и ставить вопрос об их фоновой стороне в окончательной, безоговорочной последовательности. А именно – фундаментально-онтологический вопрос о подлинном основании того, почему существует такая вещь, как предшествующая открытость, на основе которой затем, в свою очередь, могут вообще возникнуть отдельные науки, картины мира, языки и символические формы. Конкретно: имеется ли такое основание, на котором в конечном счете основываются все остальные основания, задаваемые нами друг другу и себе самим для наших (по большей части – совершенно обыденных) поступков, познаний и действий, вопросов и ответов? Вот подлинный вопрос метафизики, сердцевину которой образует онтология, то есть учение о бытии.

Таким образом, понятие основания в период после «Бытия и времени» доминирует во всех лекциях и работах Хайдеггера: в прочитанной летом 1928 года в Марбурге лекции «Метафизические основания логики», в лекциях «О существе основания» (1929) и «Основные понятия метафизики» (1929–1930), а также в вышедшей в 1929 году книге «Кант и проблема метафизики», где четыре главы были полностью посвящены проблеме «обоснования метафизики».

Разумеется, внутри философии предлагались многочисленные возможные кандидаты на роль метафизической первоосновы: например, бог, платоновские идеи, вечные субстанции, чисто логические основные законы вроде закона тождества (А = А). Или некоторые другие основные категории мышления, абстрагированные из структуры истинностных логических суждений, как это было у Аристотеля и Канта. Всем этим кандидатам должно быть присуще свойство вечности или даже вневременности: их надлежало понимать до, а возможно, даже и независимо от человека. И все они, не только по Хайдеггеру, выявляли, по меньшей мере, одну из двух проблем: либо их существование было просто невозможно доказать средствами конечного человеческого разума и границ его опыта (бог, субстанция). Либо неизбежно оставалось неясно, в каком опосредующем отношении эти предположительные первоосновы находятся к тому миру, где живое присутствие всегда себя обнаруживает и действует. Наконец, предполагаемый порыв Иммануила Канта оставить классическую метафизику, и особенно ее онтологию, и вместо этого искать категории человеческого разума, которые вообще позволили миру стать миром для нас (предметы направляются категориями разума, а не наоборот), в свою очередь предполагает абсолютно данным разделение между познающими субъектами и познаваемыми объектами. Однако, по Хайдеггеру, это разделение надлежало сперва разоблачить в его мнимой абсолютности и данности. Разве различение субъекта и объекта уже не предполагало тот самый опыт изначальной разомкнутости, которому оно по мере осуществления кантовского проекта якобы собиралось установить четко очерченные границы?

Как это уже было в работе об Аристотеле (1922), проложившей путь к Dasein-аналитике, онтологические исследования Хайдеггера 1928 года по логике и метафизике (в их узком смысле) ставят своей целью деструкцию всей западной философской традиции. Ведь онтологическое вопрошание традиционно исходило из приниципиально ложных предпосылок. Оно либо оставляло открытым вопрос о том, как конечные, погруженные в поток времени существа вообще могут подойти к определению и, тем более, познанию предметов или оснований бесконечных, а стало быть, и вневременных. Либо оно, не задавая вопросов, исходило из предпосылок, которые вообще-то сами сначала требовали открытой постановки под вопрос (разделение на субъект и объект, теория познания). То есть необходимо вновь вернуться к истоку самой онтологической проблемы, к вопросу о смысле бытия, поставленному еще Парменидом. Но, по Хайдеггеру, каждое серьезное вопрошание Dasein основывается, в конечном счете, на опыте тревожной постановки под вопрос.