Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

‹…› что великие историко-политические проблемы, владеющие и движущие нашим обществом, невозможно просто так отделить от тех общих главных духовных вопросов, которые ставит перед собой систематическая философия и за решение которых она неустанно боролась в ходе своей истории [301] ECW. Bd. 17. S. 291. .

Что ж, первая важная часть фокуса успешно проделана. История незаметно становится историей философии, причем такой, которая, будчи историей политической, в конечном счете всегда вращается вокруг всё тех же систематических вопросов: как обстоит дело с правильным отношением между индивидом и его сообществом? Как – с отношением между истинным самоопределением и свободным, публичным использованием разума? Как – с предполагаемыми правами любого разумного существа как такового, без всяких ограничений? Для записного веймарца Кассирера всё это подлинно немецкие вопросы, по крайней мере – в том, что касается философии модерна. В таком обрамлении при точном знании источников с неопровержимой ясностью следует, что на самом деле не кто иной, как Готфрид Вильгельм Лейбниц, то есть системный философ, который ни разу прежде (да и по сей день) не был заподозрен в связи с идеей демократии,

‹…› первым среди великих европейских мыслителей открыто и решительно заложил в основу своей этики и своей философии государства и права принцип неотъемлемых основных прав индивида [302] ECW. Bd. 17. S. 295f. .

Придворный философ Лейбниц, кто бы сомневался! Столь же убедительно можно бы было здесь извлечь из приснопамятного цилиндра министра иностранных дел республики Густава Штреземана немецкого кролика-великана!

Отнюдь не вскользь маг источников Кассирер упоминает и о том, что соответствующий пассаж, дотоле казавшийся исследователям Лейбница едва ли достойным упоминания, взят из трактата о правовом положении рабов и крепостных. Этот трактат вовсе не ставил под вопрос саму практику, но допускал для означенных подданных определенные – безусловные – минимальные права.

От этих минимальных прав до обладающего избирательным правом подданного современного правового государства надлежало пройти несколько гигантских шагов. По Кассиреру, именно так и случилось. Импульс Лейбница, будучи переданным через Вольфа [303] Имеется в виду Христиан Вольф (1679–1754) – немецкий ученый-энциклопедист, один из наиболее заметных философов периода между Лейбницем и Кантом. , повлиял в свое время на всю политическую философию Западной Европы, а затем – через Уильяма Блэкстона, британского философа права и читателя Вольфа, – и на американскую Декларацию независимости 1776 года, которая в свою очередь послужила образцом для французского Национального собрания!

Кассирер не вдается в подробные историко-филологические доказательства, но в этот день, 15 августа 1928 года, его краткая история достигает своей поистине вдохновенной кульминации – конечно же, в Иммануиле Канте:

В «Идее всеобщей истории во всемирно-гражданском плане», написанной Кантом в 1784 году, то есть за пять лет до начала [Великой французской. – Пер .] революции, как цель политической истории человечества обозначено осуществление «внутренне и для этой цели также внешне совершенного государственного устройства». «Несмотря на то, что в настоящее время имеется еще только весьма грубый набросок подобного государственного объединения, всё же у всех его членов начинает пробуждаться чувство, что каждому удобно сохранение целого; и это вселяет надежду на то, что после нескольких преобразовательных революций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в качестве своего высшего замысла, а именно – всеобщее всемирно-гражданское состояние , как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода» [304] Кант И. Идея истории во всемирно-гражданском плане // Кант И. Сочинения. В 4 т. Т. 1: Трактаты и статьи (1784–1796). М.: Ками, 1993. С. 115. . Таким образом, это лишь повторение собственного изначального требования Канта, а не воздействие внешних мировых событий, когда он, десять с лишним лет спустя, в работе «К вечному миру» определяет первую окончательную статью договора о вечном мире в том смысле, что гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским. Ибо только такое устройство, по его разумению, отвечает идее «изначального договора», на котором, в конечном счете, должно зиждиться всё правовое законодательство народа [305] ECW. Bd. 17. S. 302. .

Американская конституция, Французская революция, Веймарская республика – всё обосновано по новому, исконно немецкому образцу! И не только они, заодно и по-прежнему вызывающая споры в стране Лига Наций, в которую германское государство после упорных переговоров было принято лишь два года назад. Стало быть, маленький философско-исторический фокус, хотя и весьма спорного характера, однако же проделанный Кассирером в этот праздничный день настолько легко и элегантно, что никто ничего не заметил. Более того, представленное содержание было встречено аплодисментами как самое что ни на есть естественное, особенно когда Кассирер подходит к подлинной исторической морали своего выступления:

Моими рассуждениями я намеревался разъяснить вам тот факт, что в целокупности немецкой духовной истории идея республиканского устройства как таковая отнюдь не чужак, а уж тем более не внешний агрессор, что она, скорее, взросла на своей родной почве и питалась своими исконнейшими силами, силами идеалистической философии. ‹…› «Лучшее, что дает нам история, – говорит Гёте, – это вызываемый ею энтузиазм». Так и погружение в историю идеи республиканского устройства не должно быть обращено лишь вспять, но должно укреплять в нас веру и убеждение, что силы, из коих она изначально выросла, указуют ей также путь в грядущее и способны помочь ей его приблизить [306] ECW. Bd. 17. S. 307f. .

На этом он закончил и под гром аплодисментов покинул сцену. От природы легковозбудимый Аби Варбург, разумеется, тоже при сем присутствовавший, усмотрел в этой речи – ни много ни мало – «предисловие к Великой хартии немецкой республики», а стало быть, именно то, что сегодня так необходимо «бедной Германии, которая всё еще не может приноровиться к своей жажде свободы». И он опять просит разрешения напечатать эту речь спецвыпуском [307] См.: Meyer, T. (2006). S. 152. .

Одна лишь Тони Кассирер в этот праздничный день сохраняет за собой право на скепсис. Она вспоминает:

Много «впечатленных» я, во всяком случае, после торжества в гамбургской ратуше, не обнаружила, а убежденными, как всегда, остались те, кто этого хотел. Чтобы встряхнуть Германию, тогда требовались другие средства, нежели те, что привык и желал использовать Эрнст [308] Cassirer, T. (2003). S. 181. .