Паскаль Брюкнер - Недолговечная вечность: философия долголетия

В законе разрушения, общем для всех нас, есть и немало исключений: одни люди преждевременно увядают, становясь к 30 годам неузнаваемыми, другие стареют изящно и с достоинством, царственно взирая на потомство с высоты жизненного опыта. Возраст не украсил их черты, но сделал нечто лучшее: он их облагородил. Бывают очень красивые, породистые старики. Их можно назвать аристократами времени.

Важный вопрос, решавшийся отцами церкви: какое тело будет воскрешено в момент Страшного суда — в расцвете лет или же дряхлое? Сможем ли мы сами выбрать наиболее приятный для нас облик? Восстанут ли калеки из мертвых со всеми своими увечьями, а мученики — со следами пыток? Святой Фома Аквинский посвящает удивительные страницы исполнению этого обетования: «Мы посеяны в бесчестие и воскреснем во славу, мы посеяны в тлен и воскреснем в нетленность, мы посеяны в слабость и воскреснем в силу, мы посеяны как животное тело и воскреснем как тело духовное» [16]. И тогда мы станем прозрачны в присутствии Господа, мужчины останутся мужчинами, а женщины — женщинами, ненужные им отныне репродуктивные органы сохранятся так же, как и кишки, которые наполнятся «благородной влагой», как и их волосы и ногти, служащие человеку для украшения при условии, что они не будут слишком длинными. Кровь и сперма сохранятся, но в измененном виде. Пища станет бесполезной, но способность вкушать ее останется. Человеческий род растворится в «жидком золоте духовного тела», нетленном, неувядающем, не подверженном гниению [14]. Необыкновенное учение, признающее почти полное совершенство человеческого тела, тленность которого будет облечена затем покровом нетленности. Когда грянут трубы Страшного суда, тела мертвых восстанут. «В воскресении человеческая природа должна быть восстановлена в ее совершенстве»[15] — чудесная формула, представляющая значимость для любого человека, будь он верующим или неверующим.

Я по-прежнему верю, что жизнь — это не проблема, которую мы решаем, а риск, на который мы идем; и я знаю только два способа выдержать этот всеобъемлющий риск — это любовь и святость.

Жорж Бернанос

Мы знаем знаменитое предписание Пиндара: «Стань тем, кто ты есть», которое дополняет другую формулу, характерную для Античности:

«Познай себя, каков ты есть». Странный императив: как можно снова стать тем, кто ты уже есть, если не насильственным или искусственным образом? [1] Для античных людей познать себя значило осознать собственные границы внутри большого мира: каждый из нас, являясь лишь микрокосмом внутри макрокосма, не должен выходить за назначенные ему пределы, а, напротив, жить, сообразуясь с движением светил, избегая смертельного прегрешения — отсутствия чувства меры. Для Нового времени, наоборот, начиная с эпохи Просвещения, характерно, что «я» должно существовать, развивая все свои способности, рискуя в противном случае деградировать. Эта мысль высказывалась уже в притче о талантах (одновременно монетах и способностях) в Евангелиях от Луки и Матфея: господин дает пять талантов одному своему рабу, два — другому и один — третьему. Спустя время первый вернул господину десять талантов, второй приумножил число талантов до четырех, а третий отдал ему тот самый полученный талант, который он закопал в землю для сохранности. Хозяин щедро наградил, сделав следующее поразительное заключение:

«…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Философская мораль этой притчи в том, что мы должны получать плоды от дарований, полученных нами от природы или от Господа, дабы не погрешить против собственного духа. Наши заслуги определяют нас лучше, чем полученные при рождении привилегии. Но самореализация, применение своих талантов не является сегодня данью традиции или соблюдением заповедей христианской веры: в индивидуалистическом мире это делается с целью постижения самих себя и, возможно, даже за пределами ролей, навязанных нам социальными, семейными и клановыми условностями.

Увы, но я — это я

Сегодня мы полагаем, что подлинность нашего «я» — другими словами, его соответствие нашему внутреннему миру — должна преобладать над условностями, искренность — над социальными масками, индивидуальное — над коллективным. Но понятие подлинности «я» само по себе двусмысленно.

Идет ли здесь речь о том, что нашему «я» следует стать, как полагалось испокон веков, «я» предопределенным, запрограммированным, которому надлежит проявиться и удовлетвориться самим собой, достигнув цели? В этом случае нас не должны волновать никакие преграды, нам не следует внимать ничьим наставлениям, мы станем руководствоваться исключительно субъективной точкой зрения. И тогда подлинность «я» будет не чем иным, как переиначенным на более благородный и современный лад старым словом «каприз» — своеволием, отличавшим прежних монархов. Тебя не заботят ни преобразования в обществе, ни нравственное развитие; ты совершенен такой, какой ты есть, ты лелеешь свою индивидуальность, прекрасную уже только потому, что она твоя. Не стоит сопротивляться малейшей своей склонности, ведь твое желание превыше всего. У всех в мире есть обязанности, но не у тебя. Здесь кроется двусмысленность лозунга «Be yourself» («Будь самим собой»), родившегося в 1960-е годы: чтобы быть собой, нужно еще, чтобы тебе удалось стать самим собой, а в 15 лет ты еще далеко не тот, кем можешь стать однажды.

Предоставленный самому себе, я только и делаю, что без конца собой восхищаюсь: высшую ценность имеет теперь не то, что вне меня, но то, что я ощущаю внутри. Мне больше не нужно «стать» кем-то, в каждый момент времени я уже являюсь тем, кем должен быть, и я могу без сожаления принять свой характер, свои чувства и фантазии. Поскольку свобода — это возможность избавиться от предопределенностей, мы хотим принимать наше «я» таким, как оно есть (то же явление имеет место в политике в сфере идентичности: каждое меньшинство должно принять себя в своем существующем виде как совершенство и не выходить за пределы своего круга). Мы ничем не ограничиваем наши желания и потребности, нам больше не нужно расти — иными словами, создавать дистанцию между одним и другим собой. Каждому из нас остается лишь следовать своим наклонностям, растворяться в самом себе. Странное самодовольство, равно затрагивающее в условиях демократии и личность, и сообщества, которые много мнят о себе и считают, что мир должен им всё.

Как бы ни было, мы рано или поздно становимся чем-то, что для простоты называем собственным «я». К удобству быть собой добавляется неудобство быть только собой . Мы создали себя, но мы хотели бы пересоздать себя заново или разрушить созданное. И здесь, возможно, возраст позволит взглянуть с большей проницательностью на провозглашение своего «я» совершенным образцом. «Познай себя», говорил греческий оракул, чтобы знать свои пределы и свои возможности. Но, увы, в моем «я» есть только я, — что бы я ни делал, — а мне для существования нужно чуть больше, чем собственная сущность. Эти владения не составит труда окинуть хозяйским взором. Что же происходит, когда мы стали теми, кто мы есть, — познаём ли мы себя или остаемся для себя загадкой? «Я не знаю, кто я есть, я не есть то, что я знаю», — говорил немецкий мистик Ангелус Силезиус (1624–1677). Фрейд добавил бы: я не тот, кем я себя полагаю, мое «я» не властно надо мной, им движут великие силы бессознательного и Сверх-Я, вихрь желаний и суд критики. Допустим; но это не делает каждого из нас великим Другим или человеком, потрясающим глубиной и необычностью. Даже если психоанализ часто оставляет у пациентов восхитительное ощущение, что они воспарили над безднами своей души.