Паскаль Брюкнер - Недолговечная вечность: философия долголетия

Если предназначать эту историю для чтения непослушным детям, то она кажется восхвалением жизни по правилам: тому, кто вздумает бунтовать против родителей или воспитателей, грозит страшная судьба. Горе непокорным! Но за скучным морализаторством скрывается другой, более глубокий смысл: как только живое существо становится взрослым, оно может наслаждаться своей свободой лишь до заката, а затем, как бы яростно оно ни сопротивлялось, ему уготована смерть. Козочка господина Сёгена не сдается: она борется за жизнь до полного изнеможения — эта ночная схватка и составляет главную ценность рассказа. «Мы сражаемся не для того, чтобы победить зло, но чтобы оно не одержало верх над нами» (Сенека).

Можем ли мы согласиться со смертью, примириться с ней? Нет — ведь вплоть до самого конца она не прекращает исподволь подтачивать нас, она — «подлая», негодяйка, она грызет нас и разрушает все наше существо [1]. Это не враг, с которым мы могли бы попытаться договориться, это неумолимый закон, по которому день за днем, капля за каплей, иссякает наша жизнь. Своей кончиной мы можем разве что заключить временное перемирие. «Жизнь — это сосредоточение сил, брошенных на сопротивление смерти», — сказал физиолог Мари Франсуа Ксавье Биша (1771–1802), и эти его слова неоднократно повторялись другими. Даже если кто-то и оспаривает точность такой формулировки [2], она весьма красноречива. Мы умираем каждый день, в каждый выпавший нам на долю час, и наш последний час пробьет слишком рано. Жизнь рождается из непрерывной борьбы с самоуничтожением клеток, или апоптозом [3]; эта борьба препятствует саморазрушению организма. Жить, говорил еще Пруст, это ежедневно сопротивляться частичному, постепенному умиранию. Если перефразировать Биша, можно было бы сказать: «Смерть — это сосредоточение сил, уничтожающих жизнь, чтобы возродить ее». Нам предстоит исчезнуть, для того чтобы другие, в свою очередь, появились на этой земле.

Вечность, влюбленная во время

В нашу эпоху родилась странная жалоба: кажется, будто смерть находится под угрозой. Впереди нас ждет дефицит смерти. «Боюсь, как бы мы не стали последним поколением, которому суждено умереть», — пишет Джеральд Джей Сассман, профессор Массачусетского технологического института, специалист по искусственному интеллекту. С деспотичностью навязчивой идеи, не терпящей инакомыслия, борьба со смертью стала целью богатейших людей, желающих избежать общей участи и особенно — уравнивающей всех и вся великой Безносой. «Черт бы побрал наше тело, в нем нет ничего интересного», — восклицает специалист по робототехнике Ханс Моравек. «Все мы хотели бы стать бессмертными». Поскольку именно плоть и биологические процессы в ней ускоряют нашу гибель, нужно как можно быстрее идти к постбиологической эре мыслящих роботов сложной, не подвергающейся порче конструкции, которая позволит заменить наше тело бионической структурой. «Клоны, киборги, искусственные органы — все они придают новый облик человеческому роду» [4]. Разум вот-вот восторжествует над природой, победит болезни и смерть, которые будут сосланы на склад ненужных вещей; их отсутствие сделает ненужным и рождение новых поколений. Миллиардеры строят дорогущие усыпальницы, чтобы хранить там свой мозг в ожидании технологического скачка, когда его можно будет извлечь оттуда и вмонтировать в робота.

Мы, таким образом, вступили в эру исступленных надежд. 6 октября 2012 года уролог и хирург Лоран Александр, приверженец трансгуманизма, собрал конференцию в Париже, где объявил о скором исчезновении смерти. За последние двести пятьдесят лет продолжительность жизни выросла втрое, и сейчас перед нами, по мнению ученого, открываются четыре возможных сценария: резкое снижение продолжительности жизни, вызванное загрязнением окружающей среды; стагнация — отсутствие как увеличения, так и уменьшения продолжительности жизни; медленный рост до 120–150 лет; бурный рост, которому поспособствуют качественные скачки в науке благодаря нанотехнологиям, робототехнике и генной инженерии. Доклад ученого завершался вызывающим заявлением (от которого с тех пор он успел смиренно отказаться): «Я убежден, что некоторые из вас, сидящих в этом зале, проживут тысячу лет» [5]. Говорилось о битве титанов — кремния и нейрона — за право создать интерфейс для взаимодействия нашего мозга с искусственным интеллектом. Не только процесс старения обратим благодаря «дехронификации», другими словами — омоложению клеток, но и победа над смертью считается теперь не более чем вопросом времени. Эта отвратительная помеха, факт истории первобытного общества, должна уйти в прошлое. Самое главное — продержаться до тех пор, пока науке не удастся сразить это чудовище. Известно, что итальянский нейрохирург Серджо Канаверо собирался пересаживать головы людей на новые, «запасные» донорские тела тех, у кого зафиксирована смерть головного мозга, — примерно так же, как осуществляется замена жесткого диска на компьютере.

Французская художница Орлан в 2011 году создала в сети на английском языке петицию против смерти: «Довольно. Это продолжалось слишком долго. Это нужно прекратить. Я не согласна. Я не хочу умирать. Я не хочу, чтобы мои друзья умирали. Настало время что-то предпринять против смерти». Английский ученый Обри ди Грей со своей стороны предлагает регенерировать клетки тканей человеческого организма, растягивая продолжительность жизни до бесконечности. Он учредил «Фонд Мафусаила», куда жертвуют средства богатые дарители. Новые демиурги из Кремниевой долины, среди которых Рэймонд Курцвейл с его Университетом сингулярности, хотят победить смерть, борясь с ней при помощи миллиардов долларов, нужно только определить цену. «Смерть по- настоящему приводит меня в ярость, в ней нет никакого смысла», — говорит Ларри Эллисон, сооснователь фирмы «Oracle», находящийся на 7-м месте среди богатейших людей мира [6]. «Держу пари, что старение человека — это просто код, который достаточно взломать и переписать», — утверждает, в свою очередь, Джон Юнис, глава одного инвестиционного фонда. Бессмертие — а вернее, внесмертие — становится таким образом прерогативой наиболее обеспеченных людей, жаждущих оставить за собой право на эту последнюю привилегию.

Заявления о том, что близится смерть смерти (притом что другие заявляют о надвигающемся конце света), приводят нас в недоумение по многим причинам. Эти громогласные пророчества сильно рискуют, стремясь к звездам, оказаться в ручье, как говорил Гегель об эрудиции. То, что когда-нибудь, вероятно, любой человек сможет дожить до тысячи лет, разве делает долголетие таким уж желанным? Так уж необходимо упорствовать в своем желании жить, век от века обременяя планету своим присутствием? Нельзя не вспомнить о парадоксе Одиссея, который по дороге домой на Итаку в результате кораблекрушения попадает на остров к нимфе Калипсо, где в течение семи лет она лелеет и ублажает его, став его любовницей. В обмен на волю прекрасная тюремщица предлагает ему дар бессмертия. Однако Одиссей, тоскуя и стеная на берегу, мечтает вернуться к своей семье. Калипсо надоедает ему, вынуждая удовлетворять ее каждую ночь. Пусть Пенелопа и не может похвастаться красотой богини, он хочет вернуться к ней, вновь увидеть свое отечество и родных. Близкое и знакомое влечет его сильнее, чем неизвестное. Зевса трогают жалобы пленника: через Гермеса он повелевает Калипсо отпустить Одиссея домой. За четыре дня он строит плот и, получив в изобилии от хозяйки острова благовония и яства, пускается в путь по волнам, переживает еще одну страшную бурю и прибывает наконец к родным берегам.