Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

Иначе с Хайдеггером. Он слышит из своего окружающего мира иной призыв. И состоит он, ни много ни мало, в фундаментальной критике всех тех понятий, категорий и суждений, что направляли размышления человека о его специфическом бытии (Dasein) предшествующие 2 500 лет, то есть — начиная примерно с Аристотеля. Он хочет наконец всерьез «опросить бытие относительно его бытийного характера».

И в «Феноменологических интерпретациях Аристотеля» приходит к выводу, что это раскрывающее вопрошание не сможет, в конечном счете, отказаться от полной деструкции и замены вышеупомянутых понятий и категорий.

Уже в этой своей первой действительно оригинальной работе Хайдеггер предстает в роли сокрушающего понятия стенобитного тарана, чья задача — заново расчистить вид на безнадежно фальшивое и загроможденное поле вопрошания о бытии.

ВОЛЯ К БУРЕ

Как раз в то время, когда центробежные силы версальской послевоенной политики грозили окончательно разорвать его страну, Хайдеггер как мыслитель решается перейти к экзистенциальной тактике возврата к предполагаемым основам. Кажущейся центробежности своей эпохи он противопоставляет сосредоточенность на корнях и истоках всякого присутствия (Dasein). В плане чистой философии это происходит в форме максимально отчетливого раскрытия ее фундаментального вопроса. Понятийно — в стремлении обновить в соответствии с эпохой старый, искажающий и принимаемый за слишком уж само собой разумеющийся словарь традиции, фундировав его в конкретном опыте Dasein. Экзистенциально — в персонализации его философского проекта самопрояснения в смысле призыва к вопрошающему обращению, слышимому и ощущаемому в себе каждым Dasein. Наконец, если рассуждать о его собственной отдельной жизни, — в торжественном отступлении в философскую хижину, объятую осенними бурями, на вершины родного Шварцвальда.

В последующие годы Хайдеггер будет снова и снова приравнивать опыт жизни в хижине, особенно в тамошних бурях, к опыту самого мышления. В мнимой защищенности деревянной хижины особенно интенсивно ощущаются неприкаянность и фундаментальная беззащитность человека перед мощью природных стихий. Непривычность философствования, о которой Хайдеггер торжественно говорит в ноябрьском письме Ясперсу, с полной мощью и интенсивностью является присутствию именно там, где оно ощущает себя глубже всего укорененным.

Философствование, как понимает его Хайдеггер, отнюдь не преследует цели постоянной бытийной невозмутимости или душевного покоя. Напротив, оно проявляется в неизменной воле поставить себя в бурю радикального вопрошания, в ищущем мужестве видеть бездонную пропасть именно там, где ты некогда предполагал и надеялся опереться на прочный фундамент. Путь такого мышления не может быть легким. Нет для него ничего желаннее, чем мгновения высочайшего напряжения и опасности.

Перенесенная в сферу политического, эта позиция ведет к горячему одобрению чрезвычайных обстоятельств наивысшего кризиса и опасности, которые безальтернативно требуют подлинного обдумывания и решения .

Мартин Хайдеггер. 1922

Сколь ни тягостны для жизненного мира последствия так называемых «катастрофических лет» 1922–1923 годов, Хайдеггер мог их безусловно только приветствовать как обстоятельства социального климата и как момент раскрытия, предполагающий в будущем фундаментальное новое начало и радикальное переосмысление. Так он чувствует уже зимой 1922–1923 годов — как и ровно десятью годами позже, то есть в период высочайшей взрывоопасности и радикальности, который застанет его в совершенно ином, институционально куда более прочном положении.

ПОЗИЦИОННЫЕ БОИ

Однако здесь и сейчас, осенью 1922 года, первое, что нужно сделать, — это получить постоянную академическую позицию. Хайдеггер прекрасно понимает, какая взрывная сила скрыта в его «Интерпретациях Аристотеля». «В Марбурге работа также произвела впечатление», — сообщает он Ясперсу в ноябрьском письме, завершая его весьма неоднозначным намеком: «я … как следует запасся дровами на зиму» (94).

Хайдеггер ждет, вполне предсказуемо сетуя на «отвратное состояние», в какое приводят человека «эта дерготня, половинчатые надежды, лесть и тому подобное» [21]. Наконец, в марте 1923-го он окольными путями получает известие из Марбурга. Там его видеть не желают. Во всяком случае, пока. Эльфрида, перегруженная сверх всякой меры, в январе того же года окончательно бросила учебу. Положение очень серьезное.

«От голода мы сразу не умрем», — пишет Хайдеггер в мартовском письме, подбадривая жену, и всего через месяц сокращает все надежды до радикального минимума: «Достаточно, если мы с детьми уцелеем; в остальном у меня есть дела поважнее стремления к большой карьере и тому подобного» (95). Надо действовать иначе, в крайнем случае — обойтись и без академической карьеры. Как он правильно писал еще в сентябре: «Фактическая жизнь экзистенциально печальна и потому изобилует окольными путями».

Инфляция между тем галопирует миллионными шагами. Хайдеггер находит новый источник дохода: он дает частные уроки философии некоему японскому аристократу, «графу Куки». Тем не менее, беда велика. Как гром среди ясного неба 18 июня 1923 года из Марбурга приходит известие, что ему все-таки предоставят «место экстраординарного профессора с положением и правами ординарного». «Наконец-то заклятье снято!» — спешит поздравить из Гейдельберга Ясперс, но тотчас отечески ставит надежды Хайдеггера в существенные рамки: «… Касательно жалованья Вы вряд ли сможете выдвигать какие-либо требования» [22]. Ну и ладно! Хайдеггер — так сказать, в соответствии со своей натурой — отнюдь не намерен «становиться чванливым и осторожным профессором, который в своем благополучии будет на всё смотреть сквозь пальцы». [23]В ответном письме от 14 июля он открыто сообщает, что его марбургскому коллеге, неокантианцу и сотоварищу Кассирера Паулю Наторпу (который решительно поддержал назначение Хайдеггера), придется непросто:

Я … уже одним «Как» моего присутствия задам ему жару; вместе со мной прибудет ударная группа из шестнадцати человек — кое-кто, конечно, неизбежные попутчики, но есть и люди вполне серьезные и дельные [24]. Итак, Хайдеггер намерен взять Марбург штурмом. Да что там Марбург — весь мыслящий мир.

ДУРНОЕ СОСЕДСТВО

Как уже говорилось, вывести Кассирера из равновесия было нелегко. И тяготы кризисных 1922–1923 годов совершенно не повлияли на его энергию и продуктивность. Он завершает первую часть «Философии символических форм» и тотчас приступает к подготовке второго тома. Последний будет посвящен феномену мифического мышления: ведь мифы и связанные с ними ритуалы и табу тоже с незапамятных времен обеспечивают человеку руководство действиями и ориентацию в мире, образуя подлинный исток символического формообразования в целом.