Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

Бытие при всяком постижении сущего уже заранее понято, предшествующее понимание бытия как бы просветляет всякое постижение сущего (255).

Этот опыт довременности уже есть важное движение онтологической мысли, по крайней мере, для вопрошающего, стремящегося глубже понять соотношение бытия и времени. Ведь каждому человеку и даже ребенку с самого начала нужно разъяснить одно: существует очевидное различие между сущим и бытием. Сущее — это всё, что является и находится для нас в мире как конкретно определимое (дома, собаки, стулья, молотки, гвозди, кванты…), — то есть вообще всё! И тем не менее, как бы за всем этим, имеется кажущийся по-прежнему весьма осмысленным вопрос о том, в чем состоит или же чем, в конечном счете, определяется бытие всего этого сущего. То есть, вопрос онтологический, мать всякого философствования: что особенного с этим «бытием»? «Есть» ли оно само тоже? И если да, то таким же образом, как всё прочее сущее, или совершенно иным? Этот вопрос Хайдеггер называет вопросом об «онтологическом различии».

И единственное, что можно по-настоящему показать касательно этого различия, опять-таки вот что: в каждом случае бытие постоянно предшествует сущему, то есть находится с ним в темпорально обоснованном отношении фундаментального различия. Тем самым Хайдеггер как сосредоточенный на бытии фундаментальный онтолог может далее конкретно спросить: в каком опыте это различие проявляется для присутствия (Dasein) наиболее выразительно?

Иначе говоря: именно вопрошание о сущности самого онтологического различия, метафизическое вопрошание о смысле бытия — то есть философствование — и делает присутствие, Dasein, в его сути тем, что оно есть. В письме к Элизабет Блохман:

К сущности человеческого присутствия относится то, что оно философствует, поскольку существует. Быть человеком уже означает философствовать — и как раз поэтому освобождение подлинной и недвусмысленной философии так трудно (256). Ведь именно оттого, что этот мир — причем из предшествующей природы самого бытия — всегда переживается как фундаментально открытый, вопрос о подлинных основах этой разомкнутости у большинства людей вообще или уже не возникает. Они живут в безвопросной, и, стало быть, неразомкнутой для них разомкнутости. Например, в форме воспринятого мировоззрения или перенятой картины мира — религиозной, мифической, научной или диалектико-материалистической. Но в первую очередь они замкнуты в повседневной картине мира так называемого здравого человеческого рассудка, в которой, как правило, есть субъекты и объекты, вещи природные и вещи культурные, съедобное и несъедобное, полезное и несущественное, священное и профанное…

Обычно, как правило, не попадающие под вопрос фоновые допущения, на которых базируются соответствующие картины мира (охотно именуемые также «философиями»), необходимо теперь не только перевести из имплицитных предположений в эксплицитное вопрошание (как это сделал, скажем, Эрнст Кассирер). Вместе с Хайдеггером надо действовать еще радикальнее и ставить вопрос об их фоновой стороне в окончательной, безоговорочной последовательности. А именно — фундаментально-онтологический вопрос о подлинном основании того, почему существует такая вещь, как предшествующая открытость, на основе которой затем, в свою очередь, могут вообще возникнуть отдельные науки, картины мира, языки и символические формы. Конкретно: имеется ли такое основание, на котором в конечном счете основываются все остальные основания, задаваемые нами друг другу и себе самим для наших (по большей части — совершенно обыденных) поступков, познаний и действий, вопросов и ответов? Вот подлинный вопрос метафизики, сердцевину которой образует онтология, то есть учение о бытии.

Таким образом, понятие основания в период после «Бытия и времени» доминирует во всех лекциях и работах Хайдеггера: в прочитанной летом 1928 года в Марбурге лекции «Метафизические основания логики», в лекциях «О существе основания» (1929) и «Основные понятия метафизики» (1929–1930), а также в вышедшей в 1929 году книге «Кант и проблема метафизики», где четыре главы были полностью посвящены проблеме «обоснования метафизики».

ОСНОВАНИЕ И БЕЗДНА

Разумеется, внутри философии предлагались многочисленные возможные кандидаты на роль метафизической первоосновы: например, бог, платоновские идеи, вечные субстанции, чисто логические основные законы вроде закона тождества (А = А). Или некоторые другие основные категории мышления, абстрагированные из структуры истинностных логических суждений, как это было у Аристотеля и Канта. Всем этим кандидатам должно быть присуще свойство вечности или даже вневременности: их надлежало понимать до, а возможно, даже и независимо от человека. И все они, не только по Хайдеггеру, выявляли, по меньшей мере, одну из двух проблем: либо их существование было просто невозможно доказать средствами конечного человеческого разума и границ его опыта (бог, субстанция). Либо неизбежно оставалось неясно, в каком опосредующем отношении эти предположительные первоосновы находятся к тому миру, где живое присутствие всегда себя обнаруживает и действует. Наконец, предполагаемый порыв Иммануила Канта оставить классическую метафизику, и особенно ее онтологию, и вместо этого искать категории человеческого разума, которые вообще позволили миру стать миром для нас (предметы направляются категориями разума, а не наоборот), в свою очередь предполагает абсолютно данным разделение между познающими субъектами и познаваемыми объектами. Однако, по Хайдеггеру, это разделение надлежало сперва разоблачить в его мнимой абсолютности и данности. Разве различение субъекта и объекта уже не предполагало тот самый опыт изначальной разомкнутости, которому оно по мере осуществления кантовского проекта якобы собиралось установить четко очерченные границы?

НАЗАД К ИСТОКУ

Как это уже было в работе об Аристотеле (1922), проложившей путь к Dasein-аналитике, онтологические исследования Хайдеггера 1928 года по логике и метафизике (в их узком смысле) ставят своей целью деструкцию всей западной философской традиции. Ведь онтологическое вопрошание традиционно исходило из приниципиально ложных предпосылок. Оно либо оставляло открытым вопрос о том, как конечные, погруженные в поток времени существа вообще могут подойти к определению и, тем более, познанию предметов или оснований бесконечных, а стало быть, и вневременных. Либо оно, не задавая вопросов, исходило из предпосылок, которые вообще-то сами сначала требовали открытой постановки под вопрос (разделение на субъект и объект, теория познания). То есть необходимо вновь вернуться к истоку самой онтологической проблемы, к вопросу о смысле бытия, поставленному еще Парменидом. Но, по Хайдеггеру, каждое серьезное вопрошание Dasein основывается, в конечном счете, на опыте тревожной постановки под вопрос.