Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

На этом он закончил и под гром аплодисментов покинул сцену. От природы легковозбудимый Аби Варбург, разумеется, тоже при сем присутствовавший, усмотрел в этой речи — ни много ни мало —«предисловие к Великой хартии немецкой республики», а стало быть, именно то, что сегодня так необходимо «бедной Германии, которая всё еще не может приноровиться к своей жажде свободы». И он опять просит разрешения напечатать эту речь спецвыпуском (251).

Одна лишь Тони Кассирер в этот праздничный день сохраняет за собой право на скепсис. Она вспоминает:

Много «впечатленных» я, во всяком случае, после торжества в гамбургской ратуше, не обнаружила, а убежденными, как всегда, остались те, кто этого хотел. Чтобы встряхнуть Германию, тогда требовались другие средства, нежели те, что привык и желал использовать Эрнст (252).

С такой оценкой непременно согласились бы и Вальтер Беньямин, и Мартин Хайдеггер. А Кассиреры в тот же вечер ночным поездом уехали в Швейцарию, в горы. На сей раз — во вполне заслуженный отпуск.

НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ

В октябре 1927 года Хайдеггер всё еще ждет однозначного известия из берлинского министерства. Хотя «Бытие и время» за считаные месяцы после публикации привлекло огромное внимание и повсюду именуется настоящим событием, приглашение занять в Марбурге кафедру, освободившуюся после кончины Наторпа, по-прежнему заставляет себя ждать. Девятнадцатого октября наконец-то приходит спасительное письмо. Хайдеггер в эти дни у брата в Месскирхе — после смерти матери там надо уладить кое-какие вопросы, — тогда как Эльфрида с мальчиками живет в хижине. Вот уже три года семья мотается между марбургской квартирой и хижиной в Тодтнауберге. Так больше продолжаться не может, тем более что подросшим сыновьям пора в школу.

Вид Марбурга со зданием университета. 1930

С приглашением на ординатуру открываются теперь совершенно новые горизонты.

Вчера в телефонном разговоре я по голосу заметил, как ты рада. Решение министра — отрадный знак объективности. Министерство и само, наверно, ощущает это как освобождение. … Г[уссерль. — В. А.] теперь, когда я стал преемником кафедры Наторпа, заготовил еще один козырь. … удивительное Хайдеггеровское везенье, похоже, еще живо. … Теперь мы сможем немного перевести дух и позволить себе кое-какие радости —но прежде всего «дом» принимает определенные очертания не только в планах, но и в возможности осуществления… (253)

Так пишет Маврик Хайдеггер 21 октября 1927 года своей душеньке Эльфриде. Если всё пойдет по желанию семейной пары, то Марбург — лишь необходимая остановка на их обратном пути во Фрайбург, где в будущем году Гуссерлю предстоит выйти на пенсию. Несмотря на еретическую самостоятельность своего лучшего ученика, Гуссерль желает себе в преемники именно Хайдеггера.

ВРЕМЯ ДЕМОНА

Родил детей, написал книгу: согласно традиционной (обязательной и для Хайдеггера) триаде, ему остается только построить дом. К тому же лишь теперь, на тридцать восьмом году жизни, он начинает чувствовать себя по- настоящему зрелым. Дом, по-настоящему собственный дом, может быть построен только на родине. В конце концов, сперва родина — потом стройка, сперва родное отношение к миру — потом воспринятое мировоззрение; но прежде всего — мышление, а уже потом всё остальное! И в этой сфере после увлеченного написания «Бытия и времени» зимой 1927–1928 годов намечаются новые импульсы: «После непомерного публикационного нажима наступил отдых — я замечаю, что с ним покончено, и демон вновь начинает довольно ощутимо подталкивать и наседать» (254), — сообщает Хайдеггер жене 21 января 1928 года из Марбурга. Эльфрида и сыновья тем временем живут у крестьян неподалеку от хижины. Отдавать детей в марбургскую школу уже нет смысла, так они решили.

Когда Хайдеггером овладевает демон мышления, его тянет и к новым эротическим приключениям — или наоборот. Эрос и мышление — для него, как эллина по духу, это не только философски-исторически одно целое: экзистенциально у них тоже один исток. На этом этапе предметом его рвения снова становится Элизабет Блохман, хотя заменить собою такое событие, каким была Ханна Арендт, она не может. Блохман живет и преподает в Берлине, но не раз посещает Хайдеггеров в их обители (а Мартин по собственной инициативе навещает ее в Берлине).

Письменный контакт учащается.

Строитель дома Хайдеггер вполне отдает себе отчет, что защищенность семьи — надежный фундамент его экзистенции, однако время от времени ему необходимо вырваться из оков буржуазного брака. Взаимообусловливающая динамика закладки основания и прорыва, известного обретения и открытых поисков — он и как философ видит в этом подлинно главное соотношение по-настоящему свободного бытия.

Фундамент в таком смысле был заложен в аналитике присутствия «Бытия и времени». Правда, в опубликованной форме книга осталась фрагментом. Даже первая часть задуманного двухчастного труда пока не завершена. Неясным в силу своей непроработанности остался главный вопрос: в чем, собственно, состоит заявленная в названии взаимосвязь бытия и времени? Ведь опубликованная часть работы не вышла за пределы описательного разъяснения бытия-в-мире той самой сущности, которая вообще может поставить вопрос о бытии, то есть, человека. Но этой «аналитике присутствия», пожалуй, все-таки был свойствен подготовительный характер. Таким образом, «Бытие и время» — это, по сути, «Гамлет» без принца. Подготовлена только сцена. Главный герой — то есть сам вопрос — на ней не появился. Гамлетовский монолог («to be or not to be») остался непроизнесенным: неясно, о чем вообще вопрошают, говоря «бытие».

Рассуждая терминологически, за «аналитикой присутствия» (Dasein), которая описывала «раскрытие внутренних возможностей понимания бытия», должна была последовать, по выражению Хайдеггера, собственно «метафизика присутствия».

Центральное место в ней займут два вопроса: 1) каким способом человек вообще понимает такую вещь, как бытие? И 2) как это понимание связано со временем?

Стало быть, в 1927–1928 годах, если и дальше позволит демон, предстояло, «учитывая проблему бытия и руководствуясь ею, доказать временность как главное состояние присутствия».

Путь фундаментального онтолога (Что значит «бытие»?), как и во всех хайдеггеровских исканиях этого этапа, должен выглядеть окольным — через конкретное бытийное понимание спрашивающего присутствия.

В конечном счете, не присутствие должно выводить из природы бытия, а наоборот: бытие — из природы спрашивающего присутствия. А оно при ближайшем рассмотрении носит глубокий отпечаток временности.

ПОСЛЕ БЫТИЯ

С пониманием бытия у присутствия, сколь ни конкретно оно определено, вне всякого сомнения, обстоит так: на самом деле оно всегда уже пред- положено! Оно всегда уже здесь, дано, прявляется в целости как уже разомкнутое, а именно независимо от того, какого рода конкретно сущее попадает в определяющее поле зрения того или иного присутствия (домб, ели, стулья, грибы, молотки, гвозди, бактерии, кванты…). То есть самому бытию, в противоположность конкретно сущему, свойственно, по меньшей мере, одно: довременность, которую еще необходимо изучить. Стало быть, выражаясь словами Канта, оно носит априорныйхарактер: