Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В классическом марксистском анализе идеология понимается функционалистски. Это система иллюзий, посредством которых власть добивается легитимности. Марксизм ставит идеологии научный диагноз, сводя ее к симптому и показывая, что в действительности стоит за фетишами. Таким образом, марксистское учение «открывает нам глаза» на истину: мы видим эксплуатацию и несправедливость там, где раньше усматривали договоренности и свободный обмен. Иллюзия изобилия товаров, благодаря которой отношения между людьми представали как закономерный круговорот вещей, разбивается, открывая нам человеческую реальность, суровую, неприкрашенную и изменчивую. Короче говоря, снимая завесу идеологии, мы прокладываем дорогу к революции.

Но почему же в таком случае, как резонно вопрошает Жижек, революция еще не произошла? Почему капитализм, достигнув такой степени самосознания, настойчиво продолжает утверждать свое господство, все больше засасывая человеческую жизнь в трясину товарного потребления? Ответ Жижека состоит в том, что идеология обновляется посредством фантазии. Мы цепляемся за мир потребления, как за арену, где разворачивается наше сокровенное jouissance, оставляя позади себя реальность, сопротивляющееся узнаванию Реальное. Мы приходим к тому, что идеология обслуживает уже не капиталистическую экономику, а саму себя ради самой себя, наподобие искусства или музыки. Мы достигли состояния, которое Жиль Липовецки и Жан Серуа описали как «эстетизацию мира» [Lipovetsky, Serroy, 2013] [139] Эта книга, вышедшая в свет уже позже самой известной работы Жижека, содержит очень много увлекательного материала о мире вожделенных вещей – мире, который одновременно и околдован, и расколдован. Все заманчивые иллюзии уже опознаны как иллюзии, но никакая реалия не может вмешаться и лишить их силы. .

Идеология становится игрушкой в наших руках – мы и принимаем ее, и смеемся над ней, зная, что все имеет цену в нашем мире иллюзий, но ничто – ценность. По крайней мере в этом духе я понимаю высказывания вроде нижеприведенного. Здесь Жижек изъясняется так же неопределенно, как и всегда, когда обращается к этой теме:

Почему же эта инверсия отношений между целью и средствами должна оставаться скрытой, почему ее разоблачение чревато ее разрушением? Потому что ее разоблачение откроет наслаждение, работающее в идеологии, в любом идеологическом отречении. Другими словами, откроет тот факт, что идеология служит исключительно своим собственным целям и ничему больше – а именно такое определение Лакан и дал наслаждению [Žižek, 1989, p. 81; Жижек, 1999, с. 89].

Однако ясность здесь абсолютно необходима. Наверное, Жижек хочет сказать, что мир товаров и рыночной экономики никуда не денется и мы просто должны извлечь выгоду из этой ситуации? Как понимать то, что, определяя свою позицию, Жижек разрабатывает странные лакановские категории, мелькающие по всему тексту вместо основоположений, но сами не имеющие под собой никакого основания? Имеем ли мы дело с настоящей аргументацией, с помощью которой можно убедить и того, кто не удостоился чести промывания мозгов Жаком-Аленом Миллером? Почти всегда в критический момент, когда особенно нужен ясный довод, Жижек скрывается за риторическим вопросом, в который упаковывает все мистические заклинания лакановской литургии:

Разве эта парадоксальная топология движения капитала, эта основополагающая преграда, преодолеваемая и заново задаваемая с лихорадочной активностью, эта избыточная сила как форма проявления фундаментального бессилия, этот непосредственный переход от одного к другому, это совпадение предела и эксцесса, нехватки и избытка – и не есть то, что характеризует лакановский objet petit a , – остаток, воплощающий фундаментальную, конститутивную нехватку? [Žižek, 1989, p. 53; Жижек, 1999, с. 59–60].

Синтаксическое давление, оказываемое такими риторическими вопросами, должно вызвать реакцию вроде «ну конечно же, я должен был это знать». Цель автора состоит в том, чтобы избежать по-настоящему важного вопроса о смысле и основаниях используемых терминов. Приведу еще один наглядный пример, поскольку он имеет прямое отношение к теме:

Разве связь между символическим Законом и желанием не является основной областью психоанализа? Разве связь между Законом и желанием не раскрывается во множестве извращенных способов удовлетворения? Разве лакановское разделение субъекта не является разделением, касающимся отношения субъекта к символическому Закону? Кроме того, не является ли окончательным подтверждением этого лакановский «Кант с Садом», в котором садовский мир болезненных извращений прямо называется «истиной» наиболее радикального утверждения морального веса символического закона в человеческой истории (кантианская этика)? [Žižek, 1999, p. 152; Жижек, 2014, с. 211].

Если вы ответили «нет» хотя бы на один из этих вопросов, то реакцией будет: «Нет? И что же ты хочешь сказать этим нет?». Ибо в действительности вопрос в другом: «Что же хотел сказать ты сам ?».

И это подводит нас к сути левачества Жижека. Реальное исчезает, стоит только волшебной палочке Лакана прикоснуться к нему. Это изначальное отсутствие, или истина, зовется также кастрацией. Волшебная палочка прогоняет реальность и навевает старые сны. Поэтому мораль и политика должны теперь насаждаться в мире грез. Значение имеет не дискредитированный мир обычных, эмпирических событий ( не являющихся реальными Событиями, как показал Бадью), а то, что происходит в мире грез, в мире экзальтированных интеллектуалов, которым идеи и азарт служат заменой земных реалий.

Так, в особенно отталкивающем эссе под названием «Революционный террор» Жижек восхваляет «гуманистический террор» Робеспьера и Сен-Жюста в отличие от антигуманистического, или, скорее, бесчеловечного, террора нацистов. Делает он это не потому, что «гуманистический террор» был каким-то образом милостив по отношению к своим жертвам, а потому, что он выражал энтузиазм, «утопические порывы политического воображения» этих преступников [Žižek, 2008, p. 175] [140] См. также: [Žižek, 2007]. . Не имеет никакого значения, что террор привел к тюремному заключению полмиллиона ни в чем не повинных людей и к смерти еще большего числа. Вести статистику нет нужды. Она исчезнет по мановению волшебной палочки, а вместо нее останется квадратный корень из минус одного – мнимое число. Имеет значение лишь способ, при помощи которого Робеспьер «освободил виртуальное содержание террора от актуализации». Хотя в речах этого человека Жижек смог бы распознать бахвальство и высокомерие, если бы критические способности не оставили его перед лицом революционного героя [Ibid., p. 164] [141] Здесь, в этой фразе, делается явная отсылка к Делёзу. Жижек время от времени одобрительно отзывается о делёзовском «спасении виртуального» на том основании, что последнее – это другая форма реального. Но надо ли нам заходить в это болото? .