Коллектив авторов - Аристотель. Идеи и интерпретации

Другой знаменитый ученик Хризерма — Гераклид из Эретр — судя по всему, был последовательным сторонником гиппократовской традиции и продолжателем дела Герофила. Мы знаем о том, что им были написаны комментарии ко II, III и IV книгам «Эпидемий» Гиппократа [10]. Судя по всему, это был не глоссарий, а именно комментарий, преломляющий собственный клинический опыт сквозь призму гиппократовской традиции. Гален утверждает, что Гераклид был одним из первых, кто должным образом интерпретировал шестую книгу «Эпидемий», констатируя, что Гераклиду не свойственна привычка говорить бессмыслицу [10]. Вместе с тем Гален не был бы Галеном, если бы не обвинил Гераклида в «многословности» и иногда допускаемых погрешностях. Гераклидом был написан доксографический трактат «О школе Герофила», состоявший из семи книг. Гераклид известен оригинальной интерпретацией теории пульса: он возвращается к понятию «диастола», отказываясь от используемого его учителем Хризермом термина «диастаз». Пульс для Хризерма представлял собой только растяжение и сокращение артерий, Гераклид признавал важность сердечной деятельности для формирования пульса. Хризерм полагал, что пульс возникает «посредством духовных и физических способностей», Гераклид же добавлял к этому замечание о доминирующей роли этих способностей. Кроме того, он исключал из определения пульса важные для Хризерма характеристики поднимания и опускания стенки артерии, что в целом свидетельствует о более глубоком понимании Гераклидом физиологической природы пульсации артерии и позволяет считать его убежденным гиппократиком-рационалистом.

Мы многократно указывали на ограниченность арсенала терапевтических средств, доступных античному врачу. Однако это не значит, что этот арсенал на протяжении столетий оставался без изменений с того момента, как был зафиксирован в практическом опыте «Корпуса Гиппократа». В описываемое нами время (иногда III–I вв. до н. э. в историографии называют «медициной периода эллинизма») наблюдались значительные успехи в фармакологии. Знание о лекарствах становится отдельным важным разделом медицины, подобно диэтологии — историки едины во мнении, что диэтетика приобретает такое значение к IV в. до н. э. Уже Теофраст, ученик и преемник Аристотеля (ок. 371–287 гг. до н. э.), составляет списки лекарственных растений, существенно превосходящие те, которые мы видим в текстах «Корпуса Гиппократа». В III–II вв. до н. э. значительное внимание уделяется изучению ядов, что связано с особенностями политических и военных интриг того времени. Диокл из Кариста высказал предположение о том, что яд, даже употребляемый в незначительных количествах, способен вызывать существенные изменения в организме человека. Позднее эти идеи развивали Эрасистрат и Андрей Александрийский. Врач Мантиас идет еще дальше и проявляет значительное искусство в приготовлении сложных многокомпонентных лекарств. Нам известно имя фармаколога и врача Аполлодора (ок. 280 г. до н. э.), которого В. Наттон считает автором первого специального исследования ядов [39]. Известный античный поэт Никандр Колофонский (ок. 180 г. до н. э.), основываясь на исследовании Аполлодора, написал две поэмы «Териака» и «Алексифармака», которые также можно считать важными источниками сведений об известных в то время животных и растительных ядах. Социальный контекст этих исследований помогает понять дошедшие до нас сведения об опытах венценосных особ в этой области. Так, Аттал III Филометор Эвергет (правивший в 138–133 гг. до н. э.) проводил фармакологические эксперименты с ядами на своих рабах, а Митридат VI Понтийский (132-63 гг. до н. э.) пытался защитить себя от отравления, регулярно принимая яд в небольших дозах. Последний пример, достаточно хорошо известный историкам Античности, показывает, что к середине II в. до н. э. идеи Диокла приняли характер обоснованных клинических рекомендаций — настолько обоснованных, что лейб-медики могли себе позволить предлагать их своим влиятельным пациентам. Более того, опыты Митридата VI можно считать вполне успешными: известно о создании универсального многокомпонентного противоядия, названного по имени царя — «Митридатион». Считается, что при работе над ним врачи Митридата следовали советам известного врача и ботаника Кратеваса (ок. 90 г. до н. э.) — автора одного из первых в истории медицины иллюстрированных атласов лечебных растений.

Гераклид Тарентский написал специальный трактат о правилах приготовления и контроля качества лекарственных препаратов, а также составил практический сборник рецептов, относящихся к военной медицине. Интересно, что первое сочинение было посвящено некой Антиохе. В. Наттон предполагает, что это была женщина-врач, широко известная в свое время.

Приведенные нами данные позволяют сделать вывод о том, что наиболее известные врачи вплоть до I в. до н. э. принадлежали к двум медицинским школам — эмпириков и рационалистов-гиппократиков. В историографии неоднократно отмечалось, что регулярные анатомические вскрытия, характерные для работ Александрийских врачей III в. до н. э., исчезают из медицинской практики последующих веков [34, 36, 37]. Вместе с тем причины этого явления нельзя считать полностью проясненными. Мы исходим из возможности сознательного отказа врачей-эмпириков от анатомических исследований и невостребованности наследия Герофила. Показанное нами значительное влияние школы эмпириков в III–I вв. до н. э., подтверждает эту гипотезу. Создается впечатление определенного преобладания сторонников эмпирической медицины, что, с нашей точки зрения, требует объяснений.

После подробного анализа теории и практики школы врачей-эмпириков мы переходим к решению задачи реконструкции истории школы врачей-методистов — второго по важности (после врачей-эмпириков) оппонента Галена. Теоретической основой учения этой школы была натурфилософия атомизма [687]. Определяющее влияние на учение врачей-методистов оказала не классическая атомистическая философия ее основателей — Левкиппа и Демокрита, а более поздняя, эпикуровская, версия [688]. В этом влиянии необходимо разобраться, соотнести его с конкретной медицинской теорией и практикой врачей-методистов. Кроме того, представители этой медицинской школы, как и врачи-эмпирики, категорически отрицали телеологический принцип устройства человеческого тела и возможность экстраполяции на клиническую практику данных, полученных при проведении анатомических вскрытий. С точки зрения представителей обеих школ, разница между живым организмом и мертвым телом была настолько существенной, что исследование мертвого в интересах познания живого в принципе не представляло никакой ценности. Отказ от исследования мертвого в интересах познания живого, на мой взгляд, связан с особенностями их «картины мира». Более того, грубый материализм атомистического учения приводил врачей-методистов к еще более последовательному отрицанию гиппократовского принципа этиологии и индивидуального характера протекания болезни.